– Вообще-то, Антон Андреевич, Константин Сергеевич собирался обратно, в Москву. Прямо сейчас, – сказал Обнаров.
– К сожалению, мне на самолет. Вынужден проститься, – с хитрой улыбкой произнес Мелехов и ушел.
Кира зябко обхватила себя под локти, поежилась под порывом свежего ночного ветра. Ее тонкое длинное платье, красиво облегая фигуру, трепетало на ветру.
– Садитесь в машину. Вы продрогли.
Обнаров щелкнул брелоком сигнализации. Черная «Мазда» призывно моргнула фарами.
– В какую гостиницу вас везти? – спросил он, запуская мотор.
– «Балтийский берег».
Обнаров плавно отпустил сцепление и поехал по набережной. Метров через восемьсот он свернул налево и перед задранным вверх полотнищем моста остановился.
Он посмотрел на часы.
– Мосты разведены. Ждать целых два часа.
– Простите, я вас задержала.
Обнаров не ответил. Привычно пробежав пальцами по кнопкам магнитолы, он нашел джаз, сделал громкость приятной и, коротко извинившись, вышел из машины.
Стоя у гранитного парапета набережной, он курил и смотрел на идущие по Неве корабли.
– Ой, девочки! Смотрите! Это же нашОбнаров! – донеслось откуда-то слева.
Он обернулся. Три девчонки лет пятнадцати-шестнадцати замерли на почтительном расстоянии.
«„Наш” – это, надо думать, питерский…» – сообразил Обнаров и любезно произнес:
– Доброй ночи.
Девчонки восторженно закивали головами в ответ, смущенно попятились и, помахав на прощание руками, с глупым, но непременным хихиканьем заспешили через дорогу.
– Вас ни на минуту оставить нельзя…
Кира Войтенко встала рядом.
«Повод найден. Теперь нужно попросить сигарету…» – невольно подумал Обнаров.
– Дайте сигаретку, – Кира элегантно вскинула руку.
Он протянул девушке пачку.
– Мои слишком крепкие для вас.
– Да вы и сами точно спирт.
Кира закурила, элегантно перехватив сигарету пальцами, украшенными четырьмя массивными перстнями и длинными перламутровыми ноготочками.
«Сейчас она зябко передернет плечами. Нужно будет снимать пиджак и накидывать ей на плечи. Какая пошлость! В конце концов, это мой пиджак…» – докуривая сигарету, думал Обнаров.
Кира зябко поежилась. Обнаров пошел к машине, достал плед, развернул его и укутал им девушку.
– Спасибо.
«Теперь поскули для приличия, неуклюже пофилософствуй и переходи к интиму, ради чего ты и осталась…»
Обнаров бросил сигарету в реку и повернулся к девушке. Кира смотрела на него серыми, подернутыми поволокой любовной тоски глазами.
– Костя, ты…
Она осеклась, забыв про их «вы». Потом вдруг, передумав исправляться, продолжила:
– Ты такой холодный. Я так два часа не выдержу. Знаешь, в чем твоя проблема? Тебе нужно учиться жить проще. В жизни, на самом деле, много радости и приятных неожиданностей.
– Неожиданностей?
Ее рука легла ему на грудь. Он почувствовал неприятный холод ее тонких упрямых пальцев. Рука, точно змея, заскользила все ниже и ниже.
– Не будь таким зажатым. Расслабься.
Эта непредвиденная задержка и нелепая, тупая ситуация стали его раздражать.
– Едем? У меня на этой стороне неподалеку квартира матери, – небрежно произнес он. – Купим хорошего вина, фруктов. Я включу Фрэнка Синатру. У меня осталось много его виниловых пластинок. Ты исполнишь мне легкий стриптиз для начала. Затем я раздену тебя до конца. А там… Запретов нет. Едем?
Он протянул ей руку, точно приглашая следовать за собой. Кира гордо вскинула голову, точно празднуя победу. Он сорвал с нее плед, оттеснил к парапету.
– Да! Да, котик! Возьми меня! Возьми прямо здесь, сейчас! – шептала она и страстно целовала его. – Ты только мой. Мой… Мой…
Жестко, вульгарно, рывком он прижал ее к себе, прижал так сильно, что Кира вскрикнула.
– Нравится? – заботливо осведомился он.
Растерянная, Кира не нашлась, что ответить. Обнаров схватил ее за шею, сжал пальцы. Кира захрипела, судорожно рванулась, тщетно пытаясь освободиться.
– Душить меня не надо, девочка! Бесит! – сквозь зубы, пристально глядя в ее застывшие глаза, произнес он. – Дышать хочу, свободно. Поняла?!
Он внезапно разжал объятия, и, потеряв равновесие, Кира упала на асфальт.
Холодным, неживым взглядом Обнаров наблюдал, как, запутавшись в складках вечернего платья, Кира неуклюже пытается подняться, как она с искаженным от гнева лицом что-то кричит ему и как убегает навстречу зеленому огоньку такси.
Обнаров поднял с тротуара плед, пошел к машине. Положив плед на заднее сиденье, он сел за руль, мгновение помедлил, потом плавно тронул с места, против правил развернулся на пятачке перед мостом и поехал в Москву, к сыну.
Сразу после обхода доктор Анатолий Борисович Михайлович писал в истории болезни Таисии Ковалевой:
«…12 сентября 2005 года. Через неделю после начала 05.09.2005 второй фазы индукции ремиссии у больной развилась глубокая анемия. Гемоглобин упал до критических цифр (50 г/л). Состояние больной ухудшилось. Выраженная бледность кожных покровов, слизистых оболочек. Развивается геморрагический синдром – мелкие кровоизлияния на коже рук, живота, дважды носовое кровотечение. Назначить переливание эритроцитарной массы[48] и донорской крови. Химиотерапию лейкоза не прерывать…»
Вошла медсестра.
– Доктор Михайлович, извините. Я дозвонилась до супруга Ковалевой, он решает вопрос с вылетом и перезвонит вам через десять минут.
Врач отложил ручку, снял очки, пальцами сдавил веки.
– Хорошо. На вторую половину дня готовьте Ковалеву к прямому переливанию донорской крови.
– Вы нашли еще одного донора?!
Михайлович кивнул.– Да.
12 сентября в театр в день сбора труппы перед началом нового 111-го сезона Обнаров приехал первым, почти одновременно с худруком Олегом Ефимовичем Севастьяновым.
– Ранняя вы пташка, ранняя, Константин Сергеевич! – довольно ворковал Севастьянов, пожимая Обнарову руку. – Говорят, кто рано встает, тому Бог идет навстречу. Вот мы с тобою, Костя, встали рано, а остальные наши коллеги еще утренний сон видят, – он сделал хитрую кошачью морду, ткнул Обнарова пальцем в бок и, прыснув от смеха, заключил: – Так ведь и проспят весь сезон!
По пустому гулкому коридору они прошли в кабинет, на двери которого красовалась табличка: «Художественный руководитель, директор театра народный артист СССР Севастьянов Олег Ефимович».
