– Настя, я думаю, тебе лучше уехать.
Я на мачеху посмотрела, в первый момент непонимающе.
– Уехать?
Елена кивнула. Она смотрела мне прямо в глаза, достаточно настойчиво. И когда до меня окончательно дошел смысл её слов, я остановилась, отвернулась от плиты, на Елену посмотрела. Спросила:
– Отец тоже так считает?
– Нет, конечно, – ответила она. И призналась: – Я с ним этот вопрос не обсуждала. Я решила попросить тебя уехать самой.
Мне можно было зажать в кулак свою обиду, свою растерянность и согласно кивнуть. В конце концов, это не мой дом, это дом Елены, её вотчина. Но я решила пойти до конца и спросила:
– Почему?
– Тебе, правда, нужны причины? По-моему, их более, чем достаточно. И самая главная из них, что вы с Альбиной на данный момент по разные стороны баррикад. Им с Ромой предстоит непростой развод, а всем уже известно, что разводится он из-за тебя.
– Из-за меня? – изумлённо выдохнула я. – А мне казалось, есть и другие причины!
На мой всплеск эмоций Елена реагировать не стала, её губы только тронула саркастическая улыбка. Она кивнула в такт своим мыслям.
– Вот об этом я и говорю. У вас с моей дочерью противоположные интересы. И я думаю, вам не стоит их сталкивать, по крайней мере, под крышей этого дома.
Я не знала, что ещё сказать, что мачехе противопоставить, только дышала возмущенно. И таращилась на неё.
– Рому я тоже попрошу приезжать лишь строго по необходимости. Ситуация практически взята под контроль, над ней работают, и надо начинать думать о будущем. Представляешь, что будут говорить о нашей семье, если ты останешься здесь? Что мы все попустительствовали вашим с Ромой отношениям. Это уже будет предел. – Елена подарила мне холодную, официальную улыбку. – Ты же умная, ты должна понимать, что я говорю тебе о серьёзных вещах.
Я понимала. Наверное, понимала. И, если бы это относилось не ко мне, при логическом размышлении, даже готова была с мачехой согласиться, с её доводами. Но дело было в том, что из дома отца выгоняли именно меня. И вывернули всё так, что за дело. А мне нечего, нечего было противопоставить!
От этого было обиднее всего.
Я со стуком положила поварешку на мраморную столешницу. Затем дернула узел фартука на своей спине. А Елене, стараясь не встречаться с ней взглядом, согласно кивнула.
– Хорошо. Я уеду.
– Спасибо, – отозвалась она и снова мне улыбнулась. Тошнило от её улыбок, ей-богу. – Надеюсь, ты войдешь в наше положение, и не станешь обижаться.
«Войдёшь в наше положение»! В их положение. Судя по всему, меня из состава семьи решили вычеркнуть. По крайней мере, Елена старается это сделать. Мстит за дочь.
– Это правда, что ты разговаривала с той женщиной? – задала вопрос Елена уже мне в спину.
Я обернулась на мачеху в дверях. И чтобы предотвратить лишние объяснения и оправдания, сказала:
– Я хотела знать правду.
– Ты так и не поняла одной важной истины, Настя, – сказала Елена. – Правда лишь одна – это твоя семья. Остальные – чужаки.
Я не удержалась от печальной усмешки.
– Ошибаетесь. Лично вы, Елена, объяснили мне это ещё десять лет назад. Так что, я на ус намотала, не сомневайтесь.
Из кухни я вышла, стремительным шагом, едва ли не бегом, шла по коридору. Очень хотелось разреветься, но я не могла себе позволить сделать это здесь, даже в коридоре. Вдруг кто увидит? Не хотелось давать лишний повод мне фальшиво посочувствовать.
Ромка без стука открыл дверь в мою комнату, когда я складывала вещи в чемодан. Остановился, наблюдал. Я его, конечно, видела, но разговаривать с ним особого желания не имела. Вообще, ни с кем разговаривать желания не имела. Меня душили слёзы, а ещё злость. Вот только злилась я больше на себя. Всё вспоминала мамины предостережения о том, что не следует привыкать и сопоставлять себя с семьёй отца. Чтобы потом не переживать разочарование. Я была уверена, что маминому совету следую, а, как оказалось, нет. Привыкла, прикипела, а меня попросили на выход.
– Наши интересы разошлись, – сообщил мне Федотов. – Это вполне понятно. Так и должно было случиться, Настя.
Я всё-таки смахнула слёзы. И возмущённо выдохнула:
– Мне всё равно! – Остановилась, сделала глубокий вдох, после чего пожаловалась ему: – За меня даже никто не вступился. Ни отец, ни бабушка!
– Не думаю, что они знали о намерениях Елены. Но она их убедит, ты же знаешь.
– Знаю.
Пока я стояла и моргала, пытаясь сдержать слёзы, Ромка подошёл и меня обнял. Я застыла в его объятиях, уткнувшись носом в его плечо. Не обняла в ответ, просто привалилась к нему. Очень хотелось зарыдать, чтобы выплеснуть всю свою обиду.
Федотов чуть отстранился, накрыл ладонью мою щеку, заставляя посмотреть ему в лицо. И негромко проговорил:
– Здесь не твой дом. У нас есть свой дом.
В какой-то мере эти слова меня успокоили. Или должны были успокоить. По крайней мере, пролились бальзамом на моё самолюбие. В конце концов, сколько лет я ждала от Ромки этих слов? Взвешенных, продуманных.
«Вот только он ничего не взвешивал и не продумывал», вновь откликнулся мой внутренний голос на мою попытку успокоить разум. «Он оказался в точно таких же обстоятельствах, что и ты. И, на данный момент, это самая выгодная позиция».
Я оторвалась от широкой груди Федотова, подняла голову и посмотрела ему в лицо. Наверное, с теми самыми подозрительными мыслями, потому что Ромка тут же переспросил:
– Что?
Я качнула головой.
– Ничего. Пойду собирать вещи.
Вещей у меня было немного, поэтому сборы надолго не затянулись. Но закрыв крышку чемодана, я присела на край постели и некоторое время сидела, таращась в стену. Наверное, ждала, что ко мне кто-то зайдет. Бабушка или отец. Хоть что-то скажут мне, несколько слов, чтобы мне было легче принять перемены. Но никто не пришёл. На молчание и отстранение от ситуации отца, я не удивилась. Для него это было привычное поведение. А вот бабушка своим решением меня расстроила. Она даже не вышла сказать мне «до свидания». Сомневаюсь, что Зоя слепо согласилась с доводами снохи, понятно, что у бабушки свои представления о том, как нужно выходить из щекотливого положения, но её отношение ко мне в данный момент, меня всерьёз царапнуло.
Меня попросту выставили из дома отца, как человека лишнего. Как человека для репутации семьи опасного. Получалось, что вся их стратегия сосредоточилась на том, чтобы найти крайнего. И крайним, самым плохим человеком, стала я. Ну, и Федотов, так как поддался на мои уловки.
После восьми лет битвы с самой собой, меня всё-таки во всеуслышание обвинили в том, что я увела у старшей сестры мужа. Я плохая. Я безнравственная. Неблагодарная дочь и сестра.
Это было принять тяжелее всего.
Когда я спустилась вниз, в гостиной всё ещё были люди. Там шёл мозговой штурм, адвокаты спорили с пиар-менеджерами о том, как следует действовать дальше. Все были заинтересованы в том, что снизить накал общественного мнения. Или сместить акценты.
Ромка стоял, привалившись к дверному косяку, наблюдал, слушал и усмехался. Молча. Я так поняла, что никого из его команды, в гостиной не было. Когда охранник прошёл мимо него с моим чемоданом, Федотов голову повернул, увидел меня и от стены отошёл. А мне сразу сказал:
– Пойдём, мы уезжаем.
Я всё ещё медлила, я всё ещё ждала. Ромка смотрел на меня с сожалением. Потом негромко проговорил:
– Никто не придёт, Настя.
На глаза наворачивались предательские слёзы, но я заставила себя улыбнуться. Кивнула, решившись в один момент, и направилась к двери. Меня раздирали эмоции. Всё происходящее казалось невероятно несправедливым.
Из машины я позвонила маме. Не знаю зачем, волновать её не хотелось, но выговориться было необходимо. А Ромка он только усугублял моё паршивое настроение своими неуклюжими попытками меня успокоить и какими-то нелепыми обещаниями райской жизни.
А вот мама сразу сказала:
– Плюнь. Знаю, что трудно, знаю, что обидно, но возьми и плюнь. Тебя в очередной раз предали. Какой смысл из-за этих людей слёзы лить?
