…Ой, кажется, Люков просил без сахара!
— Вот чай, Илья. Я сделала тебе с лимоном.
Я захожу и застываю с чашкой в руке, обнаружив гостя у мебельной стенки. У той самой полки с книгами, на которой бабуля вновь расставила мои фотографии, воспользовавшись тем обстоятельством, что внучки нет дома. Ей неизвестна моя история с Виталиком, непонятно мое нежелание гордиться былым увлечением танцами и таким верным партнером, и я почти смирилась, пусть себе стоят, но только не сегодня, не тогда, когда Люков здесь.
Я поднимаю глаза на парня и удивляюсь тому, как спокойно он держится в моем доме, как будто бывал здесь десятки раз. Ни о чем не спрашивает и не требует внимания, просто молча разглядывает книги…
— Любишь Сомерсета Моэма, Воробышек? — Парень поворачивается и приподнимает книгу в своих руках. С интересом перелистывает страницы.
— Не очень. Мама куда больше, чем я. А вот Брэдбери люблю. Особенно раннего. Кстати, ты именно его роман держишь в руках.
— Правда? — Люков опускает глаза и смотрит на скромно оформленную обложку. Покрутив с ленивой усмешкой книгу, возвращает на полку. — Действительно Брэдбери, — усмехается, — надо же.
Он подходит, берет из моих рук чашку и отпивает чай. Молча разглядывает меня поверх прозрачного стекла, не спеша отступать. От его изучающего взгляда и близости сердце предательски ускоряет ход, а легкие расширяются, и чтобы скрыть вот-вот грозящее разлиться по щекам смущение, я с беспокойством оглядываюсь на настенные часы, стремительно отсчитывающие минуты до означенного мной визита.
— Илья, мне надо полчаса времени. Я тебя не сильно задержу?
— А после? — вместо ответа интересуется парень.
— А после я еду в дом твоего отца.
Я говорю это как можно спокойнее, достаточно твердо, чтобы заглушить закравшееся в душу малодушие и не оставить себе шанса изменить выбору. Плечи Люкова заметно напрягаются, чашка с негромким стуком опускается на нижнюю полку шкафа…
— Черт, Воробышек, ты выкручиваешь мне руки, — сухо признается парень с легко улавливаемым в словах оттенком горечи. — Во всех суставах.
— Прости, Илья, если так. Я не хотела.
— Да ладно, птичка, ты ведь прекрасно понимаешь, что дело не в тебе.
— Понимаю.
— И все-таки едешь?
— Да.
— Хорошо, — Люков обходит меня и опускается на диван. Устало откидывает плечи на высокую спинку и утыкает взгляд в работающий экран телевизора.
Мне не хочется с ним ссориться, совсем, пусть даже так неявно. Я беру отставленный парнем чай и присаживаюсь рядом. Мягко опускаю пальцы на мужской локоть и вкладываю чашку Илье в ладонь.
— Но ты против, — озвучиваю его реакцию, глядя на медленно оборачивающийся ко мне, не выражающий никаких чувств, профиль.
— Против, — спокойно признается он, встречая мой взгляд своим, — привычно колким и холодным. — Но разве это что-то меняет? Ты уже все решила.
— Я не могу, Илья. Я дала слово. Но я честно предупредила твоего отца, что не стану влиять на тебя. Ты не обязан ехать со мной в Черехино, а я пробуду на празднике не больше двух часов. Уговор с Романом Сергеевичем был лишь встретить в его обществе Новый год, так что я вовсе не намерена злоупотреблять ни его временем, ни своим.
— Плохо же ты обо мне думаешь, птичка.
— То есть? — теряюсь я. — Нет, Илья, — спешу заверить парня, — это совсем не так! Ну, ты и скажешь тоже!
— А если не так, тогда и мой выбор вполне очевиден. Я не могу оставить тебя одну в логове Большого Босса, какие бы альтруистские начала в тебе ни говорили. Он сам, да и люди, живущие с ним, не так просты, как кажутся. Так что сегодня можешь вполне располагать мной, раз уж сделала выбор. В Черехино мы едем вместе.
— Илья, а как же…
— Воробышек, это была не запятая. Это была точка.
— Хорошо, — сдаюсь я. — Наверное, так даже лучше. Думаю, твой отец будет рад еще раз увидеть тебя. Знаешь, он мне признался, что серьезно болен. Да и… Ирина, — я на секунду спотыкаюсь на имени девушки, но заставляю себя произнести, — всерьез опасалась за его здоровье. Я слышала, она упоминала визиты в ваш дом врачей.
— В их дом, Воробышек, — поправляет меня, как отрезает, парень. — Где находится мой дом, я надеюсь, ты помнишь. Думаю, не стоит верить старому лису на слово. Он мастер напустить вокруг себя шорох и наблюдать, как корчатся в попытке угодить зависимые от него люди.
— Не знаю. Мне так не показалось. Мне показалось, что он очень скучает по тебе, — признаюсь я. — И о многом в ваших отношениях жалеет.
Рука парня внезапно оказывается на спинке дивана, как раз над моей головой, а лицо непривычно близко.
— Воробышек, скажи откровенно, — пристально вглядываясь в меня темными глазами, спрашивает Люков, — есть в этом мире граница твоего доверия людям? Или оно — это самое доверие, безгранично?
Его теплое дыхание на миг касается моей щеки, и каждая волосинка на виске кажется реагирует на неожиданное приближение парня живым участием. Мне требуется почти минута, чтобы прийти в себя.
Я отвожу глаза от лица Ильи и смотрю на свои руки, лежащие на коленях.
— Я не думала над этим. А что, доверять людям — это так плохо? — спрашиваю как можно безразличнее.
— Не плохо, — парень еще на мгновение задерживает на мне изучающий взгляд, затем снимает руку и вновь откидывается на спинку дивана. — Не плохо, когда есть кому вовремя отвести тебя от пропасти, не дав упасть. Доверие должно быть оправданно, или оно ничего не стоит, запомни, птичка.
Что ж, Люков вполне ясно выразил свою мысль обо мне: недалекая и недальновидная простушка. Пожалуй, мне его слова крыть нечем.
— Может, ты и прав, Илья, — я вновь смотрю на него, подняв подбородок, — и я наивная дурочка, но я точно знаю, что мир не делится на белое и черное, в нем множество оттенков и цветов. С твоим отцом нельзя однозначно думать, что он во всем не искренен. Так не бывает.
— Бывает, птичка, — с невеселой усмешкой возражает парень. — У меня было достаточно красноречивых моментов в жизни, чтобы убедиться в обратном. Впрочем, хватит об этом. К черту его! Уж если ты попала в силки Босса — я буду рядом, только и всего.
— Ты ничего не должен мне.
— Разве? — темная красивая бровь Люкова скользит вверх. — А вот тут ты ошибаешься. Я чувствую себя большим должником перед тобой. Сегодня ты могла серьезно пострадать из-за Яшки. Все, что произошло, — мое прямое упущение, и я это признаю.
— Да ты-то здесь при чем? — удивляюсь я такому рассуждению парня. — Ты же не виноват, что у Якова вместо здравого смысла безумие в голове. И потом, слава Богу, с тобой все обошлось.
