Сколько бед обрушилось на ее семью! Но сила духа Розы, энергия и здравый смысл победили все. А теперь, казалось, эти качества покинули ее.
Роза знала: в жизни нет ничего случайного. И самый безжалостный судья — собственная память и совесть…
Как в кривом зеркале, увидела Роза себя, юную девушку, в объятиях серого, жалкого человечка. Она почувствовала отвращение к себе самой и жалость к Ивецио, на которого легла кровавая Каинова печать. В памяти всплыло страстное, скорбное лицо Анджело, искавшего смерти.
Кто-то постучал в дверь ванной.
— Синьора Роза, если бы вы только знали, синьора Роза, — залепетал Клементе.
Роза вышла из ванны, накинула халат и открыла дверь.
— Ну, что мне следует знать? — раздраженно спросила она.
Клементе смотрел на хозяйку и не мог выговорить.
— Знали бы вы… знали бы вы, — твердил он.
Роза вспомнила, что на попечении Клементе был оставлен сеттер.
— Бирра? — спросила она.
— Нет, синьора Роза, Бирра завтра выздоровеет.
У Розы возникло желание отхлестать Клементе по щекам.
— Или говори, или пошел вон! — резко сказала она.
— Господин граф… — начал Клементе.
— Ну и что случилось с господином графом? — язвительно спросила Роза.
— Он скончался, госпожа графиня, — выпалил Клементе.
Роза кинулась в спальню, где отдыхал Руджеро.
Муж лежал на боку, обнимая подушку, словно ребенок, ищущий защиты. У его ног жалобно подвывал Джинджер.
Руджеро Летициа умер от инсульта, глупой, банальной смертью. Так часто умирают любители сытно поесть и крепко выпить, заядлые курильщики, склонные к гипертоническим кризам, но живущие слишком напряженной жизнью. Семейный врач, доктор Д'Урбино, знал, что Руджеро предрасположен к удару, но никак не предполагал, что все произойдет так быстро.
Роза испытывала не столько глубокую скорбь, сколько бесконечную грусть. Она потеряла верного друга. С ним она ощутила пьянящую радость первого полета, с ним вместе узнала, что успех — дитя интуиции, таланта, случая, но более всего — долгого терпения. Они были рядом в будни, в повседневной жизни, в горе и радости. Ей будет не хватать его спокойного неизменного присутствия. Руджеро всегда оказывался рядом в нужный момент, а теперь он ушел, тихо и незаметно, будто отыграв свою роль.
И гораздо больше, чем лаконичные строки некролога в «Коррьере», сказали о Руджеро Летициа, бедном эмигранте из Сицилии, разбогатевшем в Америке, слова его друга, умного, образованного и учтивого Бруно Аркурио, произнесенные над могилой. Роза искренне растрогалась, прощаясь с человеком, который с терпением и любовью сопровождал ее по жизни, в светлые дни и в темные ночи, когда сияло солнце и когда наползал густой туман.
— Неужели только несчастье, скорбь, болезни и, наконец, смерть помогают почувствовать, сколь дорога нам сама жизнь? — вопрошал Бруно над могилой Руджеро Летициа. — Неужели жизнь должна соприкоснуться с прозрачно-зелеными водами смерти, чтобы мы осознали ее извергнутую поэзию? Мне вот сейчас хотелось увидеть красный цикламен. И это глубоко символично как проявление желания жить, безумного желания обновления, пока еще мы живы.
Руджеро ушел навсегда. Только потеряв мужа, Роза поняла, как ей будет не хватать тех повседневных мелочей, что делают нашу жизнь великой.
— Что же это такое, синьора Роза! Куда мы идем! — причитал Клементе. — Знаете, кило телятины на рынке стоит двенадцать лир!
Он сидел за кухонным столом и проверял счета. Роза готовила себе на газовой плите кофе на крестьянский манер: ложка молотого кофе засыпается в кипящую воду, когда кофе осел, можно разливать по чашкам.
— Книга домашних расходов прекрасно показывает состояние экономики страны, — заметила Роза, только что заплатившая двенадцать лир за литературный альманах Бомпиани. — Куда лучше, чем встреча Гитлера с Муссолини в Бреннеро.
Роза имела в виду мартовское историческое свидание отца фашизма и отца нацизма, состоявшееся в марте.
Для Клементе Гитлер был далеким персонажем с неприличными усиками, злобным и крикливым. Он вцепился Европе в горло, словно взбесившийся пес. Муссолини же был гигантской фигурой, способной изменить облик Италии. Правда, растущие цены как-то не вязались с оптимистическими прогнозами газет.
— А груши? Груши продают по шесть лир кило, — негодовал Клементе.
— Зато у нас теперь есть империя в Африке, — иронически заметила Роза.
— Можно к вам в гости? — спросил звонкий голосок пятилетней девочки с черными как уголь глазами и красным бантом в темных волосах.
— Конечно, можно, — улыбнулась Роза, нагревая кофейник.
— Правда, Клементе, к вам можно в гости? — обратилась хозяйка дома к дворецкому, потому что для девочки, которая не сводила глаз с Клементе, он был куда более важной персоной, чем Роза.
— Пусть заходит, — проворчал Клементе. — Если Маргарита будет вести себя хорошо, может посидеть с нами.
Девочка, дочка садовника и горничной, улыбнулась, и зубки ее сверкнули жемчужинками. Она кинулась к Клементе и залезла ему на колени.
— Она родилась в год смерти Руджеро. Пять лет назад, — с горечью произнесла Роза.
Ей припомнились торжественные похороны, потом переезд семьи из небоскреба на проспекте Литторио в желтый особняк на улице Джезу.
Роза села напротив Клементе и поставила перед собой чашку.
— А можно мне к тебе? — спросила Маргарита.
— Конфетку хочешь, правда? — улыбнулась Роза.
— Хочу, — честно призналась девочка. — А еще мне нравится, как от тебя пахнет.
Маргарита сползла с колен Клементе и, легкая, как воробышек, пересела к Розе.
— И от тебя хорошо пахнет, — сказала та, обнимая девочку.
Запах ребенка напомнил ей, как пахли когда-то ее дети: молоком, теплом, доверчивостью, любовью, заставлявшей вспомнить о вечности.
— А у меня есть часы! — гордо заявила девочка.
— А что же я их не вижу? — притворно удивилась Роза, принимая игру.
— А вот закрой глаза, и услышишь, как они тикают, — сказала Маргарита.
Роза послушно прикрыла глаза, а Маргарита, приблизив ручку к ее уху, застучала ноготком большого пальца по ногтю мизинца.
Этот звук напомнил Розе «Фавориту», ей послышались звонкие голоса детей, ее ровесников, жаждавших чуда: «Идите, идите скорей сюда, послушайте, как тикают Розины часы!»
Роза обняла Маргариту, но не стала целовать, чтобы не измазать в помаде.
«У тебя будут настоящие часы!» — подумала Роза, почувствовав угрызения совести за то, что забывает о важных житейских мелочах.
