– Дикая Вася, такая же пьянящая, как раньше. Голову мне сносишь. Ты знаешь?
– Перестань меня лапать и целовать, – возмутилась я. – Сам же сказал, что на продолжение не настроен. Или ты остался мастером не сдерживать собственное слово?
– Очень даже настроен, если ты до сих пор не прочувствовала, но не собираюсь довольствоваться малым, если могу получить большее, – исправил меня Дубравин. – Но и глупо оставлять друг друга без маленьких радостей. Поэтому будем целоваться.
– Как старшеклассники?
– Как люди, заново прокладывающие дорожку друг к другу.
– Это немыслимо и невыносимо. Откуда ты только свалился на мою голову? – тяжело вздохнула я, но противиться новым поцелуям не смогла.
Они дарили мне островок спокойствия в хаосе этого мира, как бы парадоксально это ни прозвучало, учитывая наше совместное с Дубравиным прошлое.
Уснула я в объятьях мужчины, с которым меня слишком многое связывало даже после всего, что случилось. А проснулась одна, тут же остро прочувствовав свое одиночество…
Дубравин ушел, оставив на кухне приготовленный завтрак и короткую записку: «Ты уже готова ответить мне «да»?»
– Наглый, невозможный, противный тип, – пробормотала я. – И за какие такие грехи он мне повстречался в жизни?
ГЛАВА 35
– Ты готова? – спросил меня Хорьков.
Мы стояли за кулисами. Я сделала легкую разминку и теперь растирала мышцы шеи и рук, чтобы не выступать неподготовленной.
– Нет, но мы все равно сделаем это, – кивнула я.
В щелочку между занавесом я подглядывала за залом. Мама и Муся сидели в первом ряду. Я заранее оставила им билеты.
Руслана любила мои выступления, поэтому я не отказывала ей в удовольствии присутствовать на спектаклях. Они, конечно, для детей не предназначались, но никакой угрозы неокрепшей психике не несли. Да и доча присоединялась к искусству едва ли не с рождения, привыкла, уже не могла без этого, как и я.
Птичье семейство самостоятельно приобрели себе козырные места в вип-ложе. Грач пошутил, что вполне потянет вывести своих родных в свет, даже если стоимость билетов превысит месячную зарплату среднестатистического жителя столицы. Естественно, никто с решительным главой семьи спорить не стал, дали ему возможность почесать ЧСВ.
Никита и Миша на мое выступление не собирались, они были настолько далеки от искусства, что я давно оставила попытки приобщить их к творческой стихии. Отец, как всегда, пропадал в больнице.
Но не своих родных – если быть совсем честной – я сейчас выглядывала в зале, а Дубравина.
Кеша прочно засел в моих мыслях и качественно встряхнул мой привычный мир.
Моя броня треснула, злость поулеглась, и обида притупилась. И пусть я не собиралась сближаться с Дубравиным, а решила найти общий язык только ради Руси, но все пошло совершенно не по плану.
И я не знала, что с этим делать. Лучшей тактикой сейчас мне казалось занять позицию наблюдателя и посмотреть, к чему это все приведет. Если уж мы неслись в пропасть, то я могла хотя бы попытаться вовремя затормозить. Может быть.
Дубравин не звонил, не писал и никак не давал о себе знать, вот уже… десять часов.
Стыдно сказать, но я с нетерпением ждала его появления. Умение предугадывать действия бывшего мужа в последнее время меня особенно подводило, поэтому спрогнозировать, что именно Кеша может выкинуть, я не могла. И сейчас это мне даже… нравилось.
Я перестала узнавать себя.
Еще недавно давала зарок, что никогда и ни за что не позволю Дубравину к себе приблизиться, а сегодня весь день вспоминала вкус его поцелуев. Сердце так и замирало от сладких мечтаний.
Я словно в юность вернулась. В то время, когда каждое чувство кажется сильнее в сто крат, мир сияет множеством красок, а от избытка эмоций бросает в крайности: то в смех, то в слезы.
Конечно, мне было страшно от таких открытий, но еще страшнее почему-то становилось от мысли, что все это может вдруг прекратиться.
Когда Дубравин оказывался рядом, я всячески пыталась прогнать его, а когда переставал надоедать мне своим вниманием, то начинала беспокоиться.
Правильно говорят, что умом женщин мужчинам не понять, раз мы сами себя понимаем через раз и с большой натяжкой.
– Может, водички? – предложил мне Саша. – Скоро твой выход. Ты же не волнуешься?
– Не волнуется только тот, кто перестал дышать и отдал Богу душу, а я пока жива, поэтому имею право переживать. Сколько бы раз ни выходил на сцену, и все равно это воспринимается как впервые, – растянула губы в вынужденной улыбке я. – Водичку не хочу, а вот тебе, похоже, не помешает успокоить нервишки. Больно дерганый сегодня.
– Юбилейный спектакль, как-никак, – сказал Хорьков. Обычно спокойный, сейчас он поражал своей бледностью и скованностью движений. – Конечно, я чувствую ответственность за происходящее и волнуюсь.
– Все будет хорошо, – заверила его я, похлопав именитого хореографа по плечу, отчего тот нервно рассмеялся.
– Вообще-то это я должен успокаивать свою труппу. Не думаешь?
– Ну что поделать, если на плечи слабого пола всегда выпадает ноша за себя и за того парня, – подмигнула ему я и, услышав аккорды нужной музыкальной партии, поспешила на сцену.
Стоило мне попасть под свет софитов, как все волнение исчезло, словно и не было его вовсе. Мир сузился до размеров сцены, душа разворачивалась до размеров Вселенной под каждую ноту, а тело транслировало эти эмоции через движения.
Я жила в этой хореографической партии.
Я умирала.
Я возрождалась.
Я летала и падала, а потом поднималась с колен и начинала все заново.
Мое сердце стало биться в такт музыки и с последним аккордом замерло на мгновение лишь для того, чтобы переключить меня в обычный режим.
Зал разразился аплодисментами, точно грянул гром. В первые мгновения, оглушенная овациями, я даже не понимала, где именно нахожусь. А потом расцвела улыбками благодарности и пошла на поклон с остальными участниками спектакля.
– Это гениально, – выдал мне на ухо подошедший Хорьков. – Это успех. Я переплюнул сам себя, надо же!
– Если сам себя не похвалишь, то никто? – хмыкнула я.
– Почему же никто? – удивился Саша. – Эта бомба разорвет вечерние новости, а завтра, поверь мне, начнется совершенно другая жизнь.
– Меня никогда не прельщала слава.
– Лукавишь, детка, – не поверил хореограф. – Но я готов тебе простить эту маленькую ложь за то, что выдала мне сегодня даже не сто, а двести процентов таланта.
– Браво! – скандировали зрители. – Браво!
Мои переживания оказались тщетными, никакая слабость после болезни не повлияла на качество моего выступления. В нужный момент организм мобилизовался и выложился на полную катушку, словно в последний раз.
Я получила множество поздравлений, а для подаренных букетов не хватало рук. Но вот чего-то все равно главного не доставало, поэтому со сцены я уходила с затаенной легкой грустью.
– Ты была великолепна, – встречал меня за кулисами Дубравин.
Роскошный огромный букет насыщенно-алых роз, которые мужчина держал при себе, сразу притянул мой взгляд.
– Ты пришел? – И пусть я старалась скрыть радость в голосе, а она все равно прозвучала.
– Разве я мог пропустить миг твоего триумфа? – вопросом на вопрос ответил мой бывший и согрел меня улыбкой. – Давай свою законную добычу, помогу донести до гримерки.
– Лучше до машины. – Я вновь приняла его помощь. Подаренные цветы, конечно же, радовали глаз и тешили самолюбие, но нехило оттягивали руки. – Подождешь меня на парковке?
– А если ты доверишь мне ключи, то я даже согласен не осквернять своим присутствием твой автомобиль, но оставить букеты на заднем сиденье.
– Скажешь тоже, – фыркнула я, но ключи все же передала. Для этого Дубравину пришлось провести меня до гримерки, где он сорвал с моих губ желанный поцелуй. – Иди уже, пока я не передумала.
Для того чтобы переодеться и привести себя в порядок, мне понадобилось полчаса. На парковке меня дожидался не только Дубравин с Матвеем, но и все мои любимые зрители из близкого круга.
