А еще лучше снести целиком к чертовой матери, а на его месте воздвигнуть новый, непохожий на этот.
Разобравшись с рубильником, я поднимаюсь на первый этаж, включаю свет в холле и застаю Марию на прежнем месте с бутылочкой смеси, торчащей из кармана халата.
Я забираю у нее из рук керосинку со спичками, провожаю ее до комнаты. Пожелав ей доброй ночи, я решаю спуститься к себе, чтобы немного отдохнуть. Однако вместо этого я вновь поднимаюсь на третий этаж, вхожу в пустующую спальню Софии, а следом открываю дверь в детскую.
Кроватка пуста, значит малышка Элиф сейчас вместе с Марией в комнате по соседству.
Из Софии мать, как из меня человек без греха. Стерва сбагрила все свои обязанности на бедную женину, которая, по сути, никем Элиф не приходится.
Так мало того, еще и от охраны для собственной дочери отказалась.
Пользуется тем, что я не слежу за ней круглыми сутками.
С этим нужно что-то делать. Незамедлительно.
Выключив в спальне свет, я падаю в кресло, стоявшее у балконной двери прямо напротив входа. Ставлю у ног все еще горящую керосинку, и нахожу на полу распечатанную пачку сигарет. Рядом с ней стоит пепельница, наполненная окурками со следами красной помады на фильтрах.
Она еще и курит здесь? И это рядом с детской?
Хотя чему тут удивляться? Достаточно вспомнить на что София пошла, чтобы привязать меня к себе.
У этой девушки свои нормы морали. Все, что нормальному человеку может показаться аморальным, для Софии выглядит вполне естественно.
Достаю из пачки сигарету. Зажав между пальцами, подношу ее к носу и глубоко втягивая ноздрями насыщенный аромат табака, гвоздики и клея.
Представляю как София смакует ее, пуская облако дыма в потолок, пока Элиф надрывается плачем.
Вновь злость берет меня.
Я закладываю сигарету за ухо и принимаюсь ждать, неподвижно сидя в кресле.
Если София соизволит явиться домой к утру, то ей же хуже. Первого, кого она увидит в своей спальне — не свое отражение в зеркале. Это буду я.
Это не должно стать для нее сюрпризом, ведь я оставил машину у дома. Велика вероятность, что она вообще не захочет входить внутрь, чтобы не встречаться со мной.
Однако я был не прав.
Примерно часа через два я слышу как к дому, шурша гравием, подъезжает машина. Ровно через три минуты она отъезжает, отбрасывая на стену свет от фар.
Я тушу керосинку, после чего комната погружается во тьму.
Тишину разрезают ее поднимающиеся по лестнице шаги. Не создавая лишнего шума, я достаю из-за уха сигарету, зажимаю фильтр между зубов и поджигаю спичку. Прикуриваю, делаю глубокую затяжку и выдыхаю, заполняя комнату дымом.
Дверь распахивается. От сквозняка тюлевая занавеска колышется, задевая мой затылок и плечи.
София столбом замирает в проходе при виде ярко красной точки от уголька.
— И давно ты куришь? — спокойно спрашиваю я вместо приветствия.
Никакого ответа не следует. София отмирает, рукой потянувшись к выключателю.
— Оставь! Не включай свет! Не хочу видеть тебя.
В раздражении она хмыкает и закрывает дверь, так и не включив свет.
— Тогда какого черта ты пришел в мою комнату, раз не желаешь меня видеть?
Она швыряет свою сумку на пол. Становится напротив зеркала, встроенного в дверцу шкафа, и заводит руки за спину, чтобы расстегнуть молнию на своем платье.
Затянувшись никотином, я исподлобья наблюдаю за тем, как она скидывает с себя платье. Как оно падает к ее ногам, разливаясь лужицей шелка. София переступает через него и разворачивается ко мне лицом.
Судя по всему, белье она не надевала, потому как предстает передо мной полностью обнаженной.
Совершенно не стыдится.
— Что, милый, тебе нечего сказать? — с ехидной ухмылкой дерзит она, упирая руки в бока. — Или тебе так понравилась моя нынешняя фигура, что ты теперь не можешь найти подходящие слова?
О, мне определенно есть что сказать, даже несмотря на то что все эти слова преимущественно бранные.
— Признайся уже, Эмир, я все еще тебя возбуждаю. Ты можешь не любить меня, можешь презирать, но отношения ведь могут строиться и на постели. Я хороша в этом, и ты это знаешь как никто другой. — она крадется ко мне как кошка, ищущая ласки. — Так не нужно отказываться от того, что и так было предначертано.
Стукнув кончиком пальца по фильтру, я сбрасываю пепел на пол. Оскаливаюсь, невзирая на тот факт, что она не видит моего лица.
Но мне это даже нравится. Нравится ее настрой. То, что она еще смеет бросать мне вызов.
Мне по кайфу, что все происходит именно так, а никак иначе.
Она еще на что-то надеется.
Как же долго я ждал этого момента. Ждал этого дня, чтобы наконец поставить жирную точку во всем, что как-то связано с Софией.
Она подходит близко. Своим бедром касается моего колена. София склоняется над сигаретой в моей руке, губами прикасается к фильтру, задевая ими и мои пальцы. Она делает неглубокую затяжку и спускает дым у моего рта. Выпрямившись, она ставит колено на кресло между моих ног и запускает пальцы в мои волосы. Ухватившись за корни, оттягивает их назад, разворачивает мое лицо к свету, проникающему с улицы сквозь окно.
Нетрудно представить, что у этой девушки сейчас на уме. Она уверена, что подобными манипуляциями ей удастся меня соблазнить, затащить в койку, а после бросить в меня обвинение о том, что ее использовали в очередной раз.
Нашла козла отпущения...
Резко перехватываю руку Софии. Стиснув челюсть, сжимаю запястье и, как только слышу болезненный стон, отпихиваю тело от себя.
Оттолкнувшись от спинки кресла, я подаюсь корпусом чуть вперед.
— Во-первых, ничего твоего в этом доме не было и нет, — спокойно отвечаю на первый ее вопрос, проигнорировав все остальные. — Во-вторых, в этой комнате живет моя дочь, но ей почему-то приходится спать в соседней спальне с неродной женщиной. Почему, София?
Цыкнув, она берет с комода какой-то тюбик, становится напротив меня и как ни в чем не бывало принимается плавными движениями растирать молочко по своим бердам.
— Потому что меня не было дома. По-моему, здесь все логично, — недовольно фыркает она, водя ладонями по изгибам на теле. — Ну, не оставаться же Элиф одной?
Я поднимаюсь на ноги. Подхожу к ней вплотную, чем отвлекаю ее от своего занятия.
— Извини, я, наверное, неправильно выразился. — Сощурившись, я выдыхаю струю дыма ей в лицо, а затем продолжаю, понизив голос: — Почему ты все еще здесь, София?
Оцепенев на секунду, она моргает, падает на край кровати.
— А где мне еще быть? — заметно нервничает она. — Здесь моя дочь. Я живу здесь, если ты вдруг забыл.
Я присаживаюсь на корточки у ее ног. Демонстративно затягиваюсь.
— Видишь этот уголек? — спрашиваю, поднеся красную точку к ее лицу, она кивает дергано. — Я вообще-то не сторонник курения, но тут подумал, что так до твоей глупой башки лучше дойдет.
Она сглатывает, моргает часто, непонимающе глядя на тлеющую сигарету.
— Что дойдет? О чем ты говоришь?
— Когда эта сигарета целиком истлеет, я хочу, чтобы тебя здесь больше не было, — спокойно проговариваю я, возвращаясь в кресло.
София вскакивает с кровати.
— В каком это смысле, Эмир?
— В самом что ни на есть прямом! — снова затягиваюсь, на сей раз глубоко. Задрав голову, испускаю дым в потолок, возвращаю взгляд на нее и цежу: — Убирайся из моего дома, София! Забирай все, что увидишь, кроме моей дочери, и проваливай!
— Ты... ты не посмеешь! — визжит она, руками прикрывая свою наготу. — Я живу здесь уже столько лет. Это и мой дом тоже! Ты не посмеешь...
Я подлетаю к ней, хватаю ее за плечо и волоку за собой. Она орет, брыкается, матерится, но следует за мной к шкафу, откуда я достаю чемодан. Швыряю его в нее.
— Как видишь, уже посмел! Собирайся! — повышаю голос. Она вывела меня из себя. — София, я же предупреждал тебя по-хорошему! Мне плевать было в скольких койках ты побывала за это время, скольких мужчин ты обскакала, но пренебрегать безопасностью Элиф ради того, чтобы спустить на безделушки все деньги, отведенные на охрану, это уже ни в какие ворота! Элиф тебе не нужна, ты только прикрываешься ею! Тебе нужен был я, но, когда твой план провалился, только мои деньги начали тебя волновать! Раз так, то назови любую сумму, и я куплю у тебя дочь! Интуиция подсказывает мне, что вряд ли ты откажешься от такой сделки! Поэтому не стесняйся, называй! Назови ту сумму, в которую ты оцениваешь Элиф, и проваливай отсюда!
