бы очень на нас сердился.
Когда я закончил говорить, было тихо. Слишком тихо. Как будто бы они перестали дышать. Я передал Грейс письмо.
– Читать это будет очень трудно. Но я прошу вас прочесть это не потому, что люблю Кенну. Я прошу вас прочесть его потому, что ее любил ваш сын.
Грейс заплакала. Патрик все еще не смотрел на меня, но обнял жену и прижал е себе.
– Я отдал вам последние пять лет своей жизни. Все, что я прошу взамен – двадцать минут. Может быть, вам понадобится даже меньше, чтобы прочесть это письмо. Когда вы прочтете и обдумаете его, мы поговорим. И я буду уважать любое решение, которое вы примете. Клянусь. Но пожалуйста, пожалуйста, дайте мне эти двадцать минут. Вы должны предоставить Диэм возможность иметь в ее жизни еще одного человека, который будет любить ее так же, как любил бы ее Скотти.
Я не дал им возможности возразить или вернуть мне письмо. Я тут же повернулся, пошел к своему дому и исчез в нем. Я даже не стал смотреть в окно, ушли ли они домой или читают письмо на улице.
Меня трясло от волнения.
Я поискал родителей и нашел их на заднем дворе. Отец разложил на траве барахло из трейлера и мыл его из шланга. Мать сидела на диване на террасе и читала.
Я сел рядом с ней. Она подняла глаза от книги и улыбнулась, но, увидев мое лицо, закрыла книгу.
Я уронил лицо на руки и заплакал. Я не мог сдержаться. Мне казалось, будто жизни всех, кого я люблю, в этот момент висят в воздухе, и это было невыносимо.
– Леджер, – сказала мать. – Ох, милый. – И обняла меня.
Кенна
Я очень долго плакала ночью и, естественно, проснулась с мигренью.
Я думала, Леджер позвонит или напишет, но он ничего не сделал. Не то чтобы я хотела этого. Окончательный разрыв лучше долгого прощания.
Я была страшно зла, что мои ошибки пять лет назад каким-то образом, спустя все эти годы, снова нанесли мне рану. Сколько еще меня будут преследовать последствия той ночи? Или я всегда стану ощущать ее следы?
Иногда я думаю, что, возможно, мы все рождаемся с одинаковыми запасами добра и зла. Что, если никто из людей не злонамереннее других, и все мы в разное время, разными способами просто испускаем свое зло в окружающий мир?
Может быть, просто одни испускают большую часть своего зла еще в младенчестве, а другие просто ужасны в подростковом возрасте. А есть такие, кто почти не испускает зло, пока не повзрослеет, и даже тогда избавляется от него понемногу. Каждый день по чуть-чуть, до самой смерти.
И тогда получается, что есть и люди вроде меня. Такие, кто испускает все свое зло сразу – в одну ужасную ночь.
Ясно, что, когда все зло вырывается наружу сразу, его проявления будут гораздо сильнее, чем если оно вытекает медленно. Разрушения, которые тогда случаются, занимают гораздо больше места на карте и в памяти других людей.
Я не хочу верить, что есть просто хорошие или плохие люди и какие-то промежуточные между первыми и вторыми люди. Я не хочу верить, что я хуже всех остальных, как будто внутри меня находится ведро со злом, которое само наполняется всякий раз, когда пустеет. Я не хочу верить, что способна повторить то, что совершила в прошлом, но, даже спустя столько лет, из-за меня продолжают страдать другие люди.
Несмотря на то опустошение, в котором я проснулась, я все равно не плохой человек. Я – не плохой человек.
Мне понадобилось пять лет еженедельных занятий с терапевтом, чтобы понять это. И я только недавно научилась произносить это вслух. «Я – не плохой человек».
Я все утро слушала плейлист, который собрал для меня Леджер. И действительно, ни одна песня в нем не напоминала о чем-то грустном. Даже не знаю, как ему удалось найти столько подобных песен. Должно быть, это заняло у него целую вечность.
Я надела наушники Мэри Энн, включила плейлист на произвольный выбор и начала убирать в квартире. Я хотела получить обратно залог, когда пойму, куда переезжаю, и надо было не дать Рут повода удержать его. Так что я оставлю эту квартиру в десять раз чище, чем до моего вселения.
Я убирала уже минут десять, когда начала слышать какой-то стук, не относящийся к мелодии очередной песни. И я еще довольно долго не могла понять, что он доносится не из песни.
Это стук в дверь.
Я сняла наушники и услышала громкий звук. Кто-то совершенно точно колошматил в мою дверь. Мое сердце забилось быстрее, я не хотела, чтобы это был Леджер, но мне так надо было, чтобы это был он. Один поцелуй не убьет меня. Может быть.
Я подошла к двери на цыпочках и заглянула в глазок.
Это Леджер.
Я прижалась лбом к двери и попыталась принять правильное решение. Он поддался слабости, но я не должна так поступать. Если я уступлю его слабости, это станет моим крахом. Мы так и будем без конца дергаться, пока оба совсем не измучимся.
Я взяла телефон и написала ему: «Я не открою».
Я видела в глазок, как он прочел, но выражение его лица не изменилось. Он поглядел в глазок и указал на дверную ручку.
Черт. Почему он все время указывает? Я отодвинула засов и приоткрыла дверь сантиметров на пять.
– Не смей трогать меня, целовать или говорить что-то милое.
Леджер усмехнулся.
– Постараюсь.
Я осторожно приоткрыла дверь, но он даже не попытался зайти внутрь. Он встал там и спросил:
– У тебя есть минутка?
Я кивнула.
– Ага. Заходи.
Он покачал головой.
– Это не мне.
Он отвернулся куда-то и указал на мою квартиру, а потом отошел от двери.
И передо мной появилась Грейс.
Я судорожно прижала ладони ко рту. Я не ожидала увидеть ее и вообще не стояла с ней лицом к лицу с того времени, как погиб Скотти, и даже подумать не могла, что от этого у меня перехватит дыхание.
Я не знала, что это означает. Я отказывалась даже думать, ведь это может значить все что угодно, слишком много моих надежд уже умерло.
Я отступила в квартиру. Слезы застилали мне глаза. Я столько хотела ей сказать. Столько раз попросить прощения. Столько пообещать.
Грейс зашла в квартиру вслед за мной, а Леджер остался снаружи и закрыл дверь, чтобы
