Нинка осторожно развернула:
— Что вы! Здесь же так много!
— А ты что думаешь, ординатура даром достается?
Нинель повалилась Альфие в ноги — прямо у стола.
— Век за вас, Альфия Ахадовна, буду Бога молить!
— Бога молить за меня не надо. Вставай!
Альфия вышла из-за стола и за подбородок подняла Нинель с колен.
— Смотри мне в глаза! Это ты рассказала Бурыкину про мою мать?
Нинка вся задрожала.
— Богом клянусь, нет! Он, правда, выпытывал у меня, но я вас не сдала! Верьте мне, что не сдала! Если не верите, лучше возьмите деньги назад!
Альфия отпустила ее, вернулась обратно за стол.
— Деньги я не тебе дала, а твоей дочери. — Она помолчала. — Ну а тебе я, пожалуй, верю. Хитрый он, гад. Мог и сам догадаться.
— Вот вам крест, это не я!
— Ладно, иди.
Нинка, крестясь на Альфию, пятясь задом, вышла.
«Неужели он все-таки из-за матери так ко мне переменился?» — Альфия достала из тумбы стола пластиковую бутылку со спиртом, налила в чашку. Понюхала. «Гадость какая! Пить, так не это». Альфия вылила спирт обратно в бутылку, убрала в стол. Автоматически достала отобранные упаковки, вдруг поглядела на них внимательно. «Как раз подойдет». Ни о чем больше не думая, она стала раскрывать пачки, отрывать таблетку за таблеткой, глотать их, не морщась, запивая водой… И снова и снова отрывать следующую таблетку.
— Ну, вот и все. — Она села в кресло возле журнального стола, на котором валялись пустые упаковки, и откинула голову на старую жесткую спинку. Никаких эмоций. Ею овладели бессилие и равнодушие, Альфия не могла поднять руку. Посидела немного. Глаза закрылись сами собой.
Нинель не находила себе места. В жизни она не держала в руках такую крупную сумму! «Куда же их положить, чтобы не украли?» В сумку нельзя: ни за кого в отделении нельзя поручиться. В тумбочку страшно: вдруг кто-нибудь залезет? Она тупо стояла с пакетом в руках и даже боялась пересчитать деньги. Вдруг кто-нибудь увидит? «Попросить Альфию положить в сейф? А вдруг не вернет?» Нинель металась, не зная, как поступить. «Да, лучше в сейф! Альфия не такая. Уж если дала — назад не отнимет!»
Сова прижала деньги к груди, прикрыв пакет отворотом халата, и пошла в кабинет.
— Альфия Ахадовна!
Никакого ответа.
«Спит, что ли?» Нинель постучала громче. Никто не отозвался. Может быть, Альфия Ахадовна вышла?
Нинель решилась открыть своим ключом. Заведующая полулежала в кресле.
— Ой, извините! Я подумала….
Но что-то необычное в позе Альфии привлекло ее внимание. Как странно неподвижно свешивается рука к полу. И запрокинута голова… И ноги беспомощно и широко разъехались в стороны…
— Альфия Ахадовна!
Сова потрогала заведующую за плечо. Не отзывается. Что за черт? Нинка огляделась.
А это что такое, блестящее, как конфетные обертки, валяется на столе? Да ведь это же фольга от пластинок с лекарствами! Нинель подняла, прочитала название… Господи, помоги! Сколько же она выпила! И когда?
Нинка быстро бросила взгляд на часы. Сколько же прошло времени с тех пор, как они разговаривали? Двадцать минут? Полчаса? Час?
Нет, меньше часа. Нинка швырнула пакет с деньгами на стол и стала трясти Альфию за плечо, за голову, за руки…
— Вы меня слышите? Слышите? Миленькая моя! Откройте глазки!
— Пошли вы все… — слабо прошептала бледными губами Альфия.
— Деточка моя! Ласточка моя! Слышит она меня! Подожди чуток! Только не засыпай! Я сейчас вернусь, я быстро вернусь! Ты не засыпай! Одну минуточку только!
Нинель со всех ног кинулась в процедурку, где на всякий случай всегда было приготовлено все для промывания желудка. Подвинула кушетку поближе к двери, чтобы не тащить Альфию далеко, бросилась в отделение.
— Тихо! Быстро вставай! — растолкала Марьяну. — Живо за мной!
— Что такое! У меня понос. Куда? Меня арестовывать пришли? — Марьяна быстро надела халат и схватила приготовленный на случай ареста пакет.
— Бросай свою поклажу! На хрен твой понос! — Нинель потащила Марьяну за собой. — Будешь делать, что я говорю.
Вдвоем они перенесли Альфию в процедурку.
— Только не давай ей закрыть рот!
В промываниях желудка Нинель была настоящая дока. Эту процедуру ей приходилось делать бессчетное количество раз больным. «Эти идиоты чего ведь только в рот не тащат! То в палисаднике волчьих ягод наедятся, то из дому им каких-нибудь грибочков приволокут, то таблетками поменяются, а все стараюсь, вымываю из них это говно…» Но сейчас Нинель не думала о своей печальной доле. Она с надеждой считала не до конца растворившиеся таблетки, падавшие в таз вместе с промывными водами. «Двенадцать, пятнадцать, двадцать пять, двадцать восемь… — считала она. — Больше нет. Сколько же она выпила, моя голубушка?»
— Обычно в упаковке по десять, — осторожно опустила Альфию на кушетку Марьяна.
— Ну, значит, две таблетки успели всосаться полностью. Да эти частично…
— Спать будет теперь трое суток, у нас все по столько спят, — со знанием дела заявила Марьяна.
— Ты если пикнешь кому-нибудь, что сейчас видела, — убью! — предупредила Нинель.
— Чего, я не понимаю ничего, что ли? Каждому человеку может не захотеться жить, что он нормальный, что ненормальный… Меня вон тоже сегодня так пронесло, так колотило!
— Вот тебе антибиотик, Альфия Ахадовна велела дать. Открывай рот!
Марьяна послушно открыла рот и пошла спать с чувством выполненного долга.
А Нинель укрыла Альфию тремя одеялами, напоила крепким чаем. Альфия порозовела и икнула.
«Все! Теперь, значит, приходит в себя», — обрадовалась Нинка.
— Можно я с ней посижу? — высунулась снова из отделения Марьяна.
— Нет, иди. А то она увидит тебя и рассердится. И ей ничего не говори, что ты ее держала. Она ведь у нас такая гордая!
— Ой, не соскучишься с этими врачами.
Марьяна еще раз склонилась над Альфией и ушла.
К утру Альфия очнулась. Нинка сидела возле нее и смотрела, как на икону. Альфия обвела взглядом нерадостную обстановку процедурки, поняла, где находится, и спросила Нинку голосом таким хриплым, какого никогда никто не слышал:
— Кто тебя просил, козья морда, вмешиваться?
Нинка помолчала, обиделась на «морду».
— Я вас помирать оставить не могла. Безбожно это.
— Но если я больше жить не хочу?
— А мама ваша как без вас будет жить? О ней, кроме вас, заботиться некому.
Альфия спросила:
— Так ты из-за нее?
— И из-за нее, и из-за вас. Грех ведь великий — то, что вы сделали.
— Так ты что, испугалась, что в ад меня заберут?
