— Вы не смеете говорить со мной таким тоном!
— Почему? Я приехала по делу. Вы должны выдать мне этот документ как законной наследнице. Или вы его не оформили?
— За кого вы нас принимаете? В нашем учреждении документация в идеальном порядке.
— Если бы это было действительно так, то свидетельство о смерти уже находилось в Каркассоне. Прошло три месяца, а вы его до сих пор не отправили.
— Если вы приехали учить нас, как вести дела, то лучше вам убраться отсюда немедленно! — прошипела мадам Фукс.
Марти вышла и попросила дежурную сестру в холле провести ее к директору или директрисе.
— Вам назначен прием?
Марти чувствовала себя на грани срыва, она или зальется слезами, или выбежит из холла и уедет. Но к собственному удивлению, она ответила твердым голосом — Мне не надо договоренности. Я из газеты и должна расследовать, что тут творится в вашей Богом забытой дыре. И я напишу такую статью, что ваше начальство подавится собственными зубами!
Женщина мгновенно выбежала и через пять минут вернулась, чтобы проводить Марти в кабинет директора. Когда Марти вошла, Эжен Граннэф, румяный полный мужчина, потушил окурок сигары. И поправил галстук.
— Добрый вечер, — сказала она приветливо. — Извините, что я явилась в неприемные часы и без договоренности. Я только что прилетела из Вашингтона. — Она наслаждалась собственной импровизацией, чувствуя, что только крепкий галльский юмор, неожиданно возродившийся в крови американской девчонки, даст ей разрядку и освободит от тягостной подавленности. — Меня ждет шофер, времени у меня в обрез. Мне нужно свидетельство о смерти Одиль Бенуа Деларю.
— Ну конечно же! — он кивнул головой сестре.
— Минутку! — Марти остановила женщину. — Принесите заодно и историю болезни. — Она обернулась к директору: — У нас есть сведения, что она умерла в результате отравления несвежей пищей.
Марти чуть не расхохоталась, увидев, как побагровели и без того румяные щеки директора.
— Это невозможно, мадемуазель! Я сам питаюсь здесь, и весь персонал тоже.
Марти пожала плечами. — Мы имеем сигналы. Не только об этой пациентке.
Сестра принесла бумаги. Одиль Деларю скончалась в возрасте шестидесяти лет от обширного инсульта. В истории болезни были записи сиделок и медсестер о состоянии больной, назначения врачей, описание болезни за двадцать лет. Диагноз — паранойя, с фазами депрессии и возбуждения. Ей делали электрошок.
Марти читала страницы, испещренные латинскими фразами и названиями лекарств, и думала: «Это была моя мать, ее пичкали химией и дергали электрошоками. Моя мать, женщина, которая меня родила. И я жила, не зная о ней, пока бездушные руки врачей манипулировали ею как марионеткой».
— Она скончалась спокойно, без страданий, — заверил ее Граннэф.
Марти не слышала его слов. Она продолжала перелистывать страницы, дойдя до последней записи: «Тело взято из больницы доктором Стефаном Маллакэном».
«Кто это? Мой крестный отец или его сын?»
Он жил в Эй-сюр-Буа. Шофер знал этот городок: у него там жила племянница с мужем и двойняшками-сыновьями. О Маллекэнс он не слышал, но предложил отвезти Марти к племяннице, где можно переночевать, а утром предпринять розыски. Марти была тронута неожиданной благожелательностью и немедленно согласилась.
Алан Брис вез Марти по темной дороге, в восторге от пассажирки, которая усмирила это чудовище — Граннэфа — директора страшного «убежища» для душевнобольных, где окончил свои дни его родной брат, вернувшийся с войны с психическим расстройством.
Его симпатия к Марти возросла, когда он узнал, что она американка. Посадив ее рядом с собой, он всю дорогу восхищался американцами, вместе с которыми освобождал Париж.
В Эй-сюр-Буа они перекусили в закусочной, потом Брие сбегал предупредить племянницу.
— Она в восторге, — объявил он, вернувшись, — она просто счастлива принять гостью, которая отделала доктора Граннэфа.
— Почему же? — спросила Марти.
— Ее отец умер в приюте Святой Анны.
«И, наверное, он знал мою мать, может быть, дружил с нею», — подумала Марти и сжала руку Алана. Как легко породниться с незнакомыми людьми…
Племянница Брие помогла ей разыскать Маллакэна. Он жил в полуразрушенном доме на окраине города, стоявшем в полукилометре от других домов. Марти постучала и услышала шарканье. Когда дверь открылась, из комнаты ударила такая вонь, что Марти отступила назад.
Маллакэн вперился в нее одним глазом, другой — стеклянный — глядел поверх ее головы. На нем был засаленный темно-синий халат с приставшими кусочками пищи. Крошки застряли и в небритой щетине на щеках и подбородке.
— Доктор Маллакэн, я — Мартина Нувель. Разрешите мне поговорить с вами.
Живой глаз подмигнул ей.
— Вам нужны мои рецепты? Рассказы о моих любовных историях? Ну-ну, входите.
Она задержала дыхание и вошла вслед за ним в гостиную, где на столах, на стульях и на полу громоздилась немытая посуда, по которой ползали комнатные муравьи.
— Хотите чаю?
— Нет, спасибо. — Она поискала глазами стул почище, убрала с него чашку и села.
— Что вы хотите?
— Я дочь Одиль Бенуа.
— Как? — он подошел и посмотрел ей прямо в лицо. — Вы приехали из Америки?
— Да.
— Ваша мать умерла, — сообщил он.
— Да, я узнала. Расскажите мне о ней. Для этого я и приехала.
Он заложил руки за спину и ходил по комнате, уставясь в пол. Потом остановился, вперившись живым глазом в Мартину и выпалил: — С тех пор как она сошла с ума, она выглядела словно старая швабра!
— А отчего она помешалась?
— Не дурачьте меня, девушка! Вы отлично знаете, отчего. Оттого, что сбежал ее муж, коллаборационист Арман Жолонэй.
— Нет, — сказала Марти. — Она была замужем за Арманом Нувелем, во Франции он называл себя Деларю.
— Это был предатель Жолонэй! — Он смотрел на Мартину невидящим взглядом, словно позабыв, кто она такая. — Этот мерзавец! — он снова начал мерить шагами комнату. — Мы все разузнали о нем, и я и мои товарищи по маки. Ах, дни маки! Это были великие дни, девушка, они уже не вернутся.
Арман Жолонэй. О, я его не забуду. Красавец-мужчина, но продался нацистам. Разливал по бутылкам свои зловонные духи, чтобы ублаготворить бошей. И женился на немке; она умерла от родов до того, как он появился у нас.
Марти слушала как зачарованная «Может быть, он впал в старческий маразм», — думала она, но в глубине души сознавала, что все это — правда.
— Молодая девица, — спросил он вдруг, глядя на нее, — зачем вы пришли?
