следы.
— Да я это сказала! — визжит Ирка, — пока ты на последнем матче выпендривался, я в твой телефон влезла и прочитала твою переписку с Белецкой.
Отшвыриваю Меньшова, как поломанную куклу и разворачиваюсь к своей бывшей. Ее счастье, что она девка. Была бы парнем — я бы ее размазал. Мордой по стене, да так что бы зубы в штукатурке застревали.
Она это понимает, читает в моих глазах и испуганно пятится.
— Ты совсем озверел, Ершов? Какая муза тебя укусила?
— Кто тебе разрешал лезть в мой телефон? Хотела любовника своего порадовать? — киваю на стонущего Дениса.
— Сам ведешь себя как придурок, а теперь ревновать вздумал? Права качать?
— Левина, ты больная? Какое ревновать? Мне вообще насрать где ты, с кем ты. Хоть с конем совокупляйся. Мне плевать!
Даже в свете неоновых огней видно, как она покрывается истошно красным румянцем.
— На Белецкую, значит, не плевать? И что в ней такого, раз ты настолько увлекся и готов ради нее на людей бросаться.
Что в ней такого?
Она настоящая. И она моя!
Лежит в палате, слабая, бледная, поломанная. Не из-за этих двоих. А из-за меня!
Если бы я изначально не затеял все это дерьмо с травлей — ничего бы не было. Ирка бы по-прежнему строила из себя преданную подругу, а от Меньшова Яна бы и сама отделалась, потому что он ей не нужен, а вместо этого, я просто спустил с их с цепи.
Хочу уже уйти, но внезапно замечаю у Левиной на пальце розовый отблеск. Простая безделушка, но я ее сразу узнал. Янкина память о матери, ее талисман.
— Откуда это у тебя? — хватаю Ирку за руку так, что начинает визжать.
— Ты совсем чокнулся? Придурок. Охрану позову.
— Я задал вопрос! — сдавливаю еще, пресекая все попытки вырваться.
— Нашла, на полу в школе. Не знала чье, хотела выбросить, но забыла.
Врет. Прекрасно знает, что это Янина вещь. Они ведь дружили столько лет.
…Хотя говно это было, а не дружба.
— Давай сюда! Живо.
— На! Подавись, психопат конченый! — срывает его с пальца и швыряет мне в лицо.
Я морщусь, на миг закрываю глаза, пытаясь обуздать кровожадных демонов. Потом поднимаю с пола кольцо и ухожу. Мне в спину несутся Иркины проклятия, смешанные со стонами Меньшова.
На улице дождь. Хлещет как из ведра, моментально промачивая одежду насквозь. Мне все равно. Иду как в тумане. Не замечая боли в разбитых костяшках, не понимая, где нахожусь. Сегодня мои мир рухнул, перевернулся с ног на голову по самые уши засыпав осколками. Ядовитые отрывки воспоминаний всплывают один за другим, выколачивая остаток воздуха из легких.
Так тошно, что хочется орать во весь голос. Рвать глотку пока не останутся только хрипы. Только один якорь сейчас держит меня в шаге от безумия — Янкино кольцо, которое сжимаю в кулаке. Оно прожигает кожу насквозь, колет, напоминая, что в этой жизни на самом деле важно.
Я набираю номер, с которого мне в последний раз звонил отец. Плевать, что времени уже за полночь и этот ублюдок может спать.
— Да? — он все-таки отвечает, и по интонации я понимаю, что он снова пьян.
Меня воротит от одного его голоса.
— Больше никогда не смей приближаться к моей матери. Или ко мне.
— Что ты там вякаешь? — тут же заводится он.
— Еще раз сунешься, я тебя лично прибью.
— Ты как с отцом разговариваешь, выкормыш?
— У меня нет отца. Сдох, — сбрасываю звонок, чувствуя, как горло сдавливает горький ком.
Мне больно дышать.
* * *
На этом эпопея с разборками не закончилась.
Если Меньшов сдрейфил и промолчал несмотря на то, что я ему морду расквасил, то Левина оказалось весьма упертой сучкой и продолжила воевать.
Нет, Янку она больше не трогала. Зато решила пройтись по мне.
Через два дня поле памятной встречи в клубе я притащился в школу. Злой, помятый, уныло-несчастный. Янка по-прежнему была в больнице и напрочь отказывалась со мной общаться. Уверен, что все мои сообщения она сразу, не открывая, отправляла в утиль. Вдобавок, дома состоялся сложный разговор с матерью и ни один. Мы обсудили очень многое: ее жизнь, мою, наши отношения с Белецкой. Это, наверное, был первый раз, когда мы разговаривали по душам. Было поучительно. И больно.
В общем в школу я шел через силу, настроения не было. Скорее бы уже все это закончилось. Уйти и забыть, как страшный сон.
— Ты видел картинки? — весело проорал Егор, стоило мне только подняться на второй этаж.
Все одиннадцатые толпились возле кабинета завуча, и теперь на меня было устремлено до хрена любопытных взглядов.
— Какие?
— А ты оглянись.
Я оглянулся. Листы на подоконнике, на полу, на стенде.
Да, ладно! Это ж моя фишка, делать гадкие фотки и распространять по школе. Кто-то решил заделаться в подражатели? Даже интересно.
Неспешно подошел к окну и взял один из листов. На нем мои крылья. И подпись: хотите знать, что под ними скрывается?
Поня-я-ятно. Левина никак не уймется. А я все думал, посмеет ли она и мои секреты вытряхнуть на всеобщее обозрение.
Посмела, гадина.
Тут же захотелось найти эту сучку и такое устроить, чтобы навсегда запомнила, чтобы по ночам с криками просыпалась и даже голову в мою сторону боялась бы поворачивать. Хотя чего ее искать? Вон стоит, глазищами сверкает, ждет, что сейчас начнется шоу.
На какой-то миг у меня в груди поднялась стена огненной ярости. Я скомкал лист в ладони и даже сделал первый шаг… а потом вспомнил Яну. То, как она выступала на конференции после моих фотографий, как справилась со своими страхами, посмотрела всем в глаза и твердо
