– Конечно, – не задумываясь, ответил он. – А чего случилось-то?
– Гришу надо отсюда увезти.
– Куда это? – удивился Антон.
– Ко мне. Поживите у меня до папиного возвращения, я тебя очень прошу. И ты, и Миша тоже.
Наверное, вид у нее при этом был такой, что Антон не смог возразить. Или и не захотел возражать?
– Ну, если надо… – проговорил он. – Только зачем?
– Он боится, – сказала Вера. – Гриша боится спать в своей комнате. А для него эти страхи опасны.
– Да бросьте вы, – поморщился Антон. – Что вы все над ним трясетесь? Просто он по жизни трус. Потому что умный не в меру. Вот кто «Войну и мир» в первом классе прочитает! Отец доволен будет.
Вряд ли он хотел, чтобы Вера расслышала в его голосе горечь. Но она ее расслышала.
– Антоша, – сказала она, – ты зря так думаешь.
Ее собственный голос при этих словах дрогнул.
– Как?
Он отошел к окну и отвернулся.
– Что папа любит Гришу больше, чем тебя. Просто он… Я думаю, он плохо тебя знает.
– В каком смысле?
Антон обернулся. В глазах мелькнуло удивление.
– Он думает, случись с ним что-нибудь, Гриша останется совершенно беззащитным. Потому что никто не сможет защитить такого… человека.
Она хотела сказать «такого ребенка», но сказала иначе.
– Ну да! – недоверчиво хмыкнул Антон. – Чего это он так думает?
– Я же говорю: потому что плохо тебя знает. Папа просто не может представить, что ты защитишь Гришу не хуже, чем он.
Вера понимала, что ее слова могут показаться Антону самой обыкновенной лестью, какой часто пользуются взрослые, когда им надо чего-нибудь добиться от детей. Но она сказала правду. Она действительно так думала. Она была в этом уверена.
– В общем, собери, пожалуйста, что тебе на завтра понадобится, – поспешно сказала Вера. – Потом за остальным приедешь. А я пока Мише скажу.
– Мишке? – хмыкнул Антон. – Ну-ну… Успехов вам!
Полоска света по-прежнему лежала под дверью Мишиной комнаты. В другой ситуации Вера, конечно, удивилась бы, что ребенок не спит всю ночь. Но сейчас ей было не до этого.
– Миша! – позвала она. – Ты не мог бы мне открыть?
В ответ не донеслось ни слова. Но Вера расслышала, что Миша подошел к двери.
– Миша, – сказала она, – мы сейчас уезжаем.
– Ну и уезжайте, – наконец раздалось из комнаты. – Я-то при чем?
– Мы надолго уезжаем. На неделю. И Гриша, и Антон.
– Дело ваше.
– Но… А ты как же?
– Я не поеду.
Вера хотела спросить, почему, хотела привести какие-нибудь доводы… Но из-за двери донеслись удаляющиеся шаги. Щелкнул выключатель. Погас свет. Заскрипела кровать.
Вера медленно отошла от Мишиной двери. И чуть не столкнулась с Антоном, который вышел из своей комнаты со спортивной сумкой в руке.
– Я готов, – сказал он. – Пойду Гришку потороплю, а то три часа будет свои книжки перебирать.
«В конце концов, он остается не в тайге, – подумала Вера. – Что я могу сделать, если он не хочет?»
И, тряхнув головой, чтобы прогнать ненужные сейчас мысли, она пошла вслед за Антоном в детскую.
– Круто у вас! Практически таун-хаус.
Антон стоял в эркере и восхищенно рассматривал открывающийся оттуда вид на палисадник и фонтан, освещенные первыми рассветными лучами. Вера улыбнулась. Эркер с лесенкой, палисадник и фонтан производили неизгладимое впечатление на всех, кто ожидал увидеть обычную городскую квартиру.
«Грише точно понравится», – подумала она.
Гриша уснул еще по дороге, в машине. Когда Вера внесла его в Тимкину комнату, он на секунду открыл глаза и спросил:
– Это волшебный дом, да?
И сразу уснул опять.
– Когда мы в Сирии жили, у нас типа такой же квартира была, – сказал Антон. – Только попримитивнее, конечно.
– Папа в Сирии работал?
– Не-а, отчим. Мать с ним семь лет жила. Он строитель был. То в Сирии работал, то в Египте. И в Ираке еще. Потом она с ним все-таки разошлась, и мы обратно в Москву вернулись.
– Но Гриша же сказал, что мама умерла, – растерянно проговорила Вера.
Ей трудно было представить, что ребенок мог выдумать такое. Но вот же Антон говорит…
– Это его мама умерла, – объяснил Антон. – Его и Мишкина. А моя живая, – добавил он с подростковым цинизмом. – Только я от нее свинчиваю по возможности. Она, правда, ничего мне не запрещает, не то что отец. Но скучная очень. К тому же на сериалы подсела конкретно. А квартира однокомнатная. Чего мне, тоже про ее Хосе-Антонио целыми днями смотреть? Поэтому я к отцу сваливаю. Ну, не только поэтому, конечно. Вообще…
Что «вообще», Вера уточнять не стала. Она уже понимала про Антона достаточно, чтобы догадаться об этом без объяснений.
– Если хочешь, я тебе прямо здесь могу постелить, – предложила она. – В эркере. Вот это кресло в кровать раскладывается. Мой папа любил здесь сидеть. Или у фонтана. Он говорил, когда вспоминаешь, многое зависит от того, откуда ты смотришь на свою жизнь. Из этого эркера, он говорил, ему хорошее вспоминается.
– Вы это Гришке завтра расскажите, – улыбнулся Антон. – Он про всякое такое любит. Отец, я подозреваю, тоже. А я не понимаю, – грустно шмыгнув носом, сказал он.
– Ничего, – успокоила его Вера. – Ты на папу в другом похож.
– В чем? – тут же заинтересовался Антон.
– Не скажу. Должны же в жизни оставаться какие-нибудь загадки. Все, Антошка, все разговоры после сна! Честно говоря, я дико устала.
– Еще бы! – хмыкнул он. – Даже я устал. – И добавил с почти нескрываемым восхищением: – Я таких, как вы, никогда не видел.
Постелив Антону, Вера ушла к себе в спальню. Ее постель была раскрыта – она ведь уже собиралась ложиться, когда позвонил Тим. Неужели это было всего несколько часов назад? Вере показалось, за эти часы она прожила целую жизнь. Вообще-то она не любила красивых преувеличений, но сейчас никакого преувеличения не чувствовала.
У нее не осталось сил даже на то, чтобы принять душ. Она разделась и сразу легла.
И впервые за всю эту ночь подумала о Павле. То есть она и до сих пор думала о нем, но как-то… В связи с чем-нибудь. С делами его сыновей, с разными приметами их повседневной жизни. А теперь все эти мысли исчезли и остался только он. Все, что она прежде лишь угадывала в нем во время коротких, ничего не значащих встреч, все, что увидела в его сыновьях, – все это воплотилось вдруг в человека настолько живого, что его невозможно было представлять себе отвлеченно. Его можно было только любить.
«Но так ведь не бывает, – подумала Вера почти со страхом. – Невозможно любить прекрасный образ. Это глупо, мне же не шестнадцать лет. Да я и в шестнадцать такой дурой не была!»
В том, что это невозможно, она не сомневалась. Но именно это с нею и происходило.
