Но сбить с толку Юрия Михайловича тоже было непросто.
– И что это вы переводите, позвольте полюбопытствовать? За какие такие заслуги у нас введена штатная должность переводчика? Ну да, что я спрашиваю. Ваши заслуги бросаются в глаза. – И он понимающе уставился на Танин бюст, хотя вышеупомянутые «заслуги» были тщательно упакованы в тесную блузку и прикрыты сверху пиджаком.
Блондин тоже посмотрел. Более чем одобрительно. И даже вздохнул.
От его взгляда по Татьяниному позвоночнику пробежало стадо мурашек, и она опять застучала каблуком. Чтобы унять омерзительную дрожь или хотя бы прекратить выбивать чечетку, Таня решительно встала и объявила:
– Рабочий день закончился полчаса назад. Я могу идти?
– Интересно, – противненько протянул Юрий Михайлович, – то есть сверхурочно вы оставаться не привыкли и не готовы пожертвовать личным временем на благо фирмы.
– При необходимости – готова, но сейчас я никакой необходимости не вижу, – даже на увольнение ей было уже наплевать. В ушах шумело, и упасть в обморок Татьяна предпочитала за дверью.
– Приятно было познакомиться, – бормотнул блондин таким проникновенным голосом, что Татьяна едва не расплакалась.
Не прощаясь, она вывалилась из кабинета в приемную, где томились коллеги.
– Что они с тобой сделали? – округлила глаза Юлечка.
– Приставали, – уверенно кивнул Яша, давно примеривавшийся к Татьяниному бюсту.
– Какой ужас, – с едва сдерживаемой завистью в голосе прошептала Зинаида Семеновна.
«Что это со мной такое? – в тоске размышляла Таня, молча продираясь сквозь плотный кордон сослуживцев. – Как девчонка. Да он же просто смазливый, самовлюбленный красавчик. Это не вариант. Такие кочуют по дамским сердцам, как асфальтовые катки, оставляя после себя только раздавленные всмятку надежды. Не мужик, а мышеловка. Но я не мышь!»
Видимо, она все-таки оказалась мышью. Маленькой, глупой и безнадежно влипшей в сироп голубых глаз обаятельного начальника.
Всю ночь Татьяна пыталась найти доводы в пользу того, что у нее нет такого мужчины, и к утру, следуя железной женской логике, стало ясно: лучше один раз быть обманутой таким, от которого трясутся поджилки и останавливается сердце, чем всю жизнь прожить гордой и неприступной.
Сама она постоянно втолковывала Ведеркиной обратное, поэтому поделиться мыслями с подругой никак не могла. Тем более что порывистая и эмоциональная Наталья влюблялась во всех подряд, а у Тани такое было впервые, не считая подлеца Вовы. Еще месяц назад Татьяна была уверена, что любовь – это миф, химическая реакция в организме, и не более. Но в тот знаменательный день стало ясно – никакая это не реакция, а если и реакция, то она вполне имеет право быть воспетой в стихах. По дороге на работу до нее вдруг дошло, что чувство вполне может остаться безответным, особенно учитывая тот прискорбный факт, что вокруг маячило невероятное количество молоденьких, соблазнительных девушек, а сам объект неожиданной страсти слишком хорош, чтобы достаться обычной, почти ничем не выделяющейся матери взрослой дочери.
Она так сосредоточилась на личных переживаниях, что напрочь забыла о вполне реальной угрозе увольнения. Неприглядная действительность выскочила перед Татьяной, словно чертик из табакерки, едва она вошла в стены родного офиса, где проработала почти четыре года.
Предыдущий шеф был сторонником тотального контроля, поэтому среди обязанностей всех сотрудников числилась необходимость первым делом заглядывать в приемную и отмечаться в огромной амбарной книге. Секретарь Юлечка с красным распухшим носом нервно возилась за столом в приемной.
– Привет, – сумрачно буркнула она при виде расфуфыренной Татьяны. – Решила умирать с музыкой?
– А что, кого-то хороним? Не слышу траурного марша! – попыталась пошутить Таня, отчаянно надеясь, что из кабинета случайно появится мужчина ее мечты и оценит по достоинству и костюм, и то, что в нем.
– Да всех увольняют, – махнула рукой Юлечка и шмыгнула.
Таня, еще не осознавшая всего трагизма происходящего, продолжала глупо улыбаться и красиво выгибать спину:
– Как это всех? А кто работать будет?
– Новый штат.
– Сама придумала?
– Нет. Семен Сергеевич сказал. – Юля протяжно всхлипнула и швырнула на стол тяжелый регистратор.
– Это еще что за фрукт? – опешила Татьяна. Жизнь менялась, как летнее небо перед грозой. Только что все было бирюзово-голубым, и вот уже солнце проглочено свинцовой чернотой, а по темечку бьют первые капли.
– Да красавчик этот, блондинчик, – передернула плечами Юля. – Вот видишь, они же никому не представились даже. Как будто заранее знали, что незачем знакомиться: все равно всех на улицу.
Определение «блондинчик» Татьяне решительно не понравилось. Зато теперь у предмета обожания появилось имя – Семен Сергеевич.
– Представляешь, – сбивчиво зашептала секретарша, – я сегодня специально оделась, чтобы в грязь лицом не ударить. Я понравиться хотела. Ясно же, чего им всем от меня надо.
В подтверждение своих слов она выскочила из-за стола, чтобы предъявить Татьяне наряд.
– Ой, мамочки, – не удержалась Таня. Все было очаровательно, если не считать, что вместо юбки хорошенькие ножки торчали прямо из микроскопических шортиков, больше похожих на трусы. Зато сверху эту эротическую фантазию прикрывал пиджак.
Из дальнейшего рассказа выяснилось следующее: новому начальству от юной секретарши надо было вовсе не то, что требовалось старому. Более того, девочку смертельно обидели, не отреагировав на ее прелести, предъявленные для обозрения. А Юлечкин намек, что она готова выполнять «любые, даже самые неприличные поручения», напоролся на глухую стену непонимания.
– В приличном месте неприличных поручений не бывает, – сухо сообщил уже бывший начальник. – Вечером получите расчет.
– Вот так вот! – завершила повествование Юлечка. – Никакой благодарности! Под зад ногой, и катитесь, барышня, колбаской!
– Погоди, – весьма бестактно перебила ее Татьяна, – так уволили только тебя?
– Не радуйся. Они велели, чтобы все приходящие заходили к ним. Видать, вчера не набеседовались! – в сердцах мотнула головой девушка. – Так вот, из пришедших пока только Гришу с Кириллом оставили. У них продажи хорошие, видишь ли. А у нас тут не рынок, чтобы по продажам о человеке судить! Да, не продаю я их паршивое оборудование, зато у меня есть моральные ценности и кое-что поважнее. Хотя, может, у них с потенцией проблемы.
Утешив себя этим немудреным предположением, Юлечка шмыгнула уже веселее.
Татьяна снова ощутила отвратительную вибрацию внутренних органов, но ноги ее еще держали.
