Вы, наверное, проводите много времени с семьёй?
Привет!
Я сегодня посмотрел передачу об истории Парижа. С тех пор, как я учу французский, мне интересно всё, что связано с Францией.
Да, я провожу много времени с женой и сыном. Он тоже болеет. Мы с ним рисуем, строим из конструктора, читаем, играем и т.д., но иногда мне кажется, что он уже от меня устал.
Ты говоришь по-итальянски?
Тебе понравился фестиваль?
Привет!
Будем на «ты»? Прекрасно!
Я читаю и понимаю по-итальянски. Думаю, если немного потренируюсь, смогу говорить примерно также, как ты по-французски.
Фестиваль классный. Молодые музыканты играют редкую музыку.
Я люблю изучать историю по мемуарам, письмам, дневникам и т. п. Интересен субъективный взгляд, а не научные труды с войнами, датами, королями.
Пиши мне ещё!!
Здравствуйте!
Замечательно, что у вас есть теперь время поиграть с сыном и пообщаться с женой. По-моему, это как раз то, чего людям не хватает в жизни.
По-итальянски я понимаю и читаю.
Фестиваль прекрасный. Можно послушать много редко исполняемой музыки. Мой муж был в восторге.
Очень рада, что вы интересуетесь историей Франции.
Здравствуйте!
Я нашёл в Интернете бесплатную психологическую консультацию. Это для меня довольно необычный опыт.
Из телекурса я узнал глагол «убивать».
Привет!
Ты хочешь узнать у психолога, почему я не отвечаю на твои попытки завязать неформальное общение?
Здравствуйте!
Вы интересуетесь психологией? Очень модное увлечение! Но… мне оно непонятно. Зато знаю, что некоторые люди подсаживаются на это и ходят на консультации каждую неделю.
Сегодня я иду на концерт «Магия чёрного квадрата», посвящённый Малевичу.
Здравствуйте!
Я не думаю, что психология – это волшебная таблетка, но она позволяет мне иметь альтернативное видение некоторых проблем.
Однажды я резал плитку для кухни, и жена сказала, что я почти Малевич.
Наконец закончились и каникулы, и его, как он выразился, «бесконечный больничный марафон». При встрече он посмотрел на меня долгим взглядом, словно пытался что-то прочитать на моём лице, которому я постаралась придать как можно более деловое выражение. Наше общение продолжилось в том же ключе, что и раньше.
Через некоторое время мы с Олегом решили отправиться в Петербург, где в тот момент гастролировал Гамбургский балет, который я очень любила.
– Я собираюсь в небольшой отпуск. Если желаете, возьмите замену.
Последнее было сказано для проформы, так как обычно ученики не хотят замен то ли из вежливости, то ли радуясь, что можно наконец-то отдохнуть от французского. Однако мой герой поспешил с ответом:
– Да, я хочу продолжить занятия и обязательно попрошу прислать другого преподавателя.
– Ах, вот как! Что ж, ладно, если ты думаешь, что, распрощавшись с тобой, я слезами оболью всю подушку, ты ошибся!
У меня были веские причины полагать, что игра в кошки-мышки ему изрядно наскучила, и он решил положить этому конец. Может быть, психолог в Интернете подсказал?
Петербург вылепился как всегда из болезненного тумана, морока и болотных испарений. По мере того, как поезд приближался к городу, зыбкие поначалу дома, каналы, фонари становились всё чётче и наконец приобрели достаточную прочность, позволяющую не опасаться, что они растворятся во влажном воздухе вместе со своими обитателями.
Нормальные люди стремятся посетить город на Неве весной или летом. Мне же по душе промозглая осень с дождём. Тогда вся знаменитая тоска, достоевщина и тяжёлый рембрандтовский колорит проявляются во всей красе.
Почти всю дорогу за окном тянулась траурная лента погибших в огне лесов. Меж обугленных стволов гуляла инфернальная дымка. Вилисы могли бы оживить пейзаж, если бы, выбравшись из-под закопчённых надгробий, решились сплясать на пепелище. Вместе с запахом гари в оконные щели вползала атмосфера декаданса.
Гамбургский балет обошёлся без «Жизели». Мы были зрителями трёх спектаклей. В первых двух переживалась прекрасная и трагическая судьба Вацлава Нижинского среди роскошных садов Армиды. Сны, воспоминания, терзания гениального, но безумного танцовщика переплетались, наполняя балеты реальными и иллюзорными образами под музыку Черепнина и Баха.
Во время антракта балетоманы болтали в прохладной голубизне Мариинки. Туристы ретиво щёлкались на фоне императорской короны, а на соседнем ряду дедушка в лицах разыгрывал перед внучкой, как Петипа отказался дать молодой Кшесинской роль Эсмеральды.
– Ты любить? Ты страдать? – дед артистически подражал мэтру, считавшему, что лишь та, которая испытала безнадёжную любовь, способна воплотить образ трагической цыганки.
Со мной затеяла разговор соседка – настоящая петербургская интеллигентка лет восьмидесяти.
– Я приехала из Москвы специально, – поделилась я.
– Конечно, из Москвы, дорогая, вижу, что из Москвы, – с жалостью и заметным презрением ответствовала старушенция.
Удар был снайперским. С тех пор во время нахождения в Петербурге я мучаюсь от ощущения клейма на лбу. Ужасное слово МОСКВА въелось туда несмываемыми буквами. Мне всё-таки удалось немного отвлечь внимание от позорного факта, объяснив собеседнице, что слово Sacre в программке (старушка вертела её по-всякому, но ни сбоку, ни вверх ногами оно не становилось яснее) – это французское название балета Стравинского «Весна священная». Sacre чем-то похож на «капричос» Гойи. Тела танцовщиков корячились немыслимым образом. Сбиваясь, рассыпаясь, вибрируя, они превращались то в толпы калек, то в чудовищ или мутантов, в живую гильотину, натуралистично отделяющую голову от плеч. В финале Апокалипсиса возникала одинокая фигура, мечущееся в отчаянии и боли человеческое существо, бьющаяся в конвульсиях и судорогах женщина, под конец исчезающая в чёрной пустоте.
Спектакли прошли прекрасно, и я лежала в купе слегка одуревшая от впечатлений. Петербург и петербуржцы вновь расползались, оборачиваясь клочками тумана. Значок смски загорелся на экране. «Вы придёте завтра? Мы будем заниматься?» Стало быть, красавчик меня не бросил. Что ж, продолжим!
– Bonjour18, – как обычно поприветствовала я Сонного, вошедшего в комнату без Шустрого. Последний свалился с гриппом. Сонный выглядел ещё страннее, чем всегда. Глаза диковато смотрели в одну точку.
– Что новенького? – задала я традиционный вопрос, которым часто начинаю урок.
– А?
– Какие у вас новости?
– А?
– Вы ещё не проснулись? Как провели время, пока я была в отпуске?
– А-а-а… – что-то разумное наконец блеснуло в зрачках. – Я ходил покупать костюм.
– Костюм? Для чего? – я настойчиво старалась заставить его вести со мной диалог на французском.
– Я на свадьбу быть должным идти.
– Не «быть должным», а «должен». Свадьба ваших родственников или друзей?
– Свадьба… э-э-э… нет… она мой собственная.
– Не «мой», а «моя», – я не собиралась бросать обучение ради этого события. – Вот как! Отлично, поздравляю!
В ходе вымученной беседы мне удалось выяснить, что праздник пройдёт в ресторане, будет много гостей и что Сонный женится на однокласснице. Немного удивительно, ведь обычно такое случается сразу после окончания школы. А Сонному было уже двадцать семь. Зачем-то Судьба ждала десять лет, чтобы свести их вместе. Далее мы перешли к прослушиванию записи о проблемах съёма жилья во Франции. Однако погружённый в перипетии предстоящего события студент не понимал и не воспринимал ничего, относящегося к французскому языку. Бракосочетание и его последствия начали меня пугать.
Когда я явилась в офис на бульваре, то застала всех сотрудников толпящимися во дворике перед зданием. Они с волнением смотрели на запертую дверь. Они жаждали, чтобы она поскорее открылась. Стоял пронизывающий холод. Я поискала глазами античного молодца. Хотелось взглянуть, во что он одет. Я была уверена: во что-то феноменально модное. Но я узрела лишь Пончика в дублёнке и шапочке «пирожок». Он озабоченно переминался с ноги на ногу, напоминая «надо меньше пить» из «Иронии судьбы».
– Что такое… что у вас тут случилось? – поинтересовалась я.
– Вот вы представьте себе, вчера ушёл я с работы в девять, сегодня встал в шесть, не знаю, как добрался, гололёдище-то какой, – завёл свою обычную канитель Пончик, – прихожу как всегда в кабинет, а перед этим ещё успел с генеральным обсудить архиважные вопросы, компьютер включил, графиками обложился, приготовился к трудовому дню, работы, знаете ли, вагон и маленькая тележка, а тут вдруг… бегут, кричат: возгорание, дым откуда-то просочился, лифты и свет повыключали, согнали нас сюда, теперь мы здесь инеем покрываемся, – закончил он наконец.
