Все наши беседы велись, разумеется, по-французски. И вот, спустя примерно месяц после знакомства, я, сама от себя не ожидая, рассказала ему про мою социофобию, про прежнюю работу переводчиком в одной серьёзной государственной организации, про то, как все чудесно ко мне относились, а я так и не смогла там прижиться из-за боязни общества, и о том, как мне нравится моя нынешняя работа, где я практически никогда не сталкиваюсь с коллегами. Когда я закончила своё откровение, он вдруг улыбнулся мне такой чудесной и светлой улыбкой, что я невольно залюбовалась. «Знаете, – сказал он, – я тоже ненавижу людей».
Через два дня я получила послание: «Можете мы обедать в пятница вместе?» Надо сказать, что помимо моего героя я взяла в этой компании группу из нескольких человек, в числе которых был и его начальник, презабавный тип (назовём его Пончик), обожающий болтать и сочиняющий длиннющие предложения, начинённые кучей наукообразных сведений и цифровой статистикой. Мой атлет предлагал совместную трапезу после урока с этой группой. Что было после получения приглашения? Я решила, что женатому мужчине наскучили семейные будни и хочется новых впечатлений. Хорошенько поразмыслив, я отправила ответ.
– Привет!
– Salut!16
После занятия с начальником он ждал меня в коридоре, откуда мы вместе направились к лифту. Как всегда безупречно элегантен. Рубашка в тонкую полоску, отлично сидящие серые брюки. Я надела в меру короткое и в меру облегающее зелёное платье. Зелёный цвет идёт к моим глазам, и по его взгляду я догадалась, что это было оценено.
– Куда ты предлагаешь пойти? – спросила я, намерено становясь в том ракурсе, в котором, по моему мнению, мой нос выглядел выигрышнее всего.
Он слегка поморщился
– Туда, куда не ходят любимые коллеги. Здесь недавно открылось ретро кафе, про которое они ещё не расчухали.
– Всё ясно, подальше от коллектива. Я подозревала что-то подобное. Ты часто обедаешь вне офиса?
– Угу, – буркнул он, глядя под ноги. – Предпочитаю лишний раз не появляться в нашем ресторане.
Кафе называлось «Чайковский». Крошечный (ростом всего около метра) портье, наряженный в чёрный фрак с белой манишкой и чересчур объёмный цилиндр, обрадовано приветствовал нас у входа.
Для украшения интерьера хозяева обзавелись антикварными часами, кружевными салфетками, предметами из старинных сервизов, а на стенах развесили картинки, с буколическими сценками досуга дам и кавалеров прежних столетий. Зал был уютный и чистый.
Мы заказали по бизнес-ланчу. Я спросила:
– А ты знаешь, что за углом жила Надежда фон Мекк – женщина, влюблённая в Чайковского, никогда не встречавшаяся с ним лично, но написавшая ему сотни писем.
– Конечно, не знаю. А он был в курсе её чувств?
– Однажды она почти прямым текстом написала ему о страсти, которая её мучила. И это всё.
Нам принесли заказ, но еда не интересовала меня. Он улыбался также обаятельно, как и в тот раз, когда сообщил про свою мизантропию.
Я поинтересовалась:
– Ты живёшь далеко отсюда?
Он со вздохом назвал подмосковный город.
– Ого! Каждый день таскаешься в центр!
– Да, грустная судьба! По дороге в офис завидую тем, кто может с утра пораньше гулять с собачками в центре Москвы.
В кафе заиграла музыка. Звучало ретро, но из эпохи значительно более близкой нам, нежели Петру Ильичу. Примерно пятидесятые годы двадцатого века. Что-то лирическое.
Мы немного помолчали. Он смотрел на меня, не отрываясь. Я тоже глядела ему в глаза и не отводила взгляд.
– Что посоветуешь мне для изучения языка? – спросил он, прищурившись и слегка улыбаясь уголками губ.
– Ну… в принципе, надо делать всё, что доступно. Смотреть кино, читать книги и газеты, слушать песни, – дала я банальный ответ.
– Ты мне поможешь? – он улыбнулся ещё хитрее.
– Конечно, а чего бы ты хотел в первую очередь?
– Наверное, читать и смотреть в оригинале мне пока рановато. Лучше побольше говорить, потому что наши французы с нами по-французски болтать не желают. Долго и можно всё понять извращённо.
– Они по-своему правы, – подтвердила я. – Было дело, один студент решил общаться с шефом на его языке и тот велел ему ехать в командировку. Парень же, наоборот, понял, что ехать не нужно, поэтому оказался в глубоком нокауте, когда за день до вылета ему вручили авиабилет, а он не приготовил презентацию или что-то в этом роде.
Он засмеялся.
– Вот-вот… поэтому можно иногда встречаться с тобой? Мы могли бы говорить по-французски.
Огоньки надежды прыгали в его голубых глазах.
– Без проблем! И вообще с удовольствием! У меня ведь полно времени. Уроки-то обычно с утра или вечером. Редко бывает, чтоб разрешали как у вас в середине дня.
Его лицо вспыхнуло от радости.
– Тогда, может, сходим прогуляться после нашего занятия в среду?
Добрый день!
Большое спасибо за приглашение, но после урока с Пончиком мне нужно очень спешить, чтобы зайти по делам в Центр, а потом бежать на следующий урок.
До встречи на занятии!
Среда настала быстро. Я пришла как всегда вовремя. Я оделась очень буднично, он с обычной элегантностью. Мы разбирали диалоги, делали упражнения. Мы вели себя как будто ничего не произошло. Смотрели друг на друга как учитель и ученик, связанные формальными отношениями, и никогда больше не говорили о том письме и обеде.
Шли месяцы. Он занимался очень хорошо, и мы уже могли свободно болтать на самые разные темы. Конечно, его французский был несовершенен, но он прилагал много усилий, и у него получалось всё лучше и лучше. Однако сам он по всей видимости был неудовлетворен прогрессом, потому что однажды после урока сказал:
– Мне кажется, что процесс застопорился, посоветуйте, как его ускорить?
– Занимайтесь побольше самостоятельно, читайте книжки, газеты, попробуйте послушать радио, а вообще… вы волнуетесь напрасно… из тех студентов, что я имею сейчас, вы – самый лучший.
Внезапно его лицо приобрело ярко-пунцовый оттенок.
– Спасибо вам за нежные слова, – пробормотал он и выбежал из комнаты.
Мне стало смешно, немного приятно и немного жаль его. Ведь в произнесённой фразе не было ничего нежного, обычная учительская похвала, к тому же содержащая в себе простую констатацию. Да, порой я ловила на себе ласковые взгляды его больших голубых глаз. Обычно я замечала это в те моменты, когда ему казалось, что я не смотрю в его сторону. В другое время его лицо часто бывало если не совсем холодным, то равнодушным. Несколько последующих дней я ходила, напевая: «O, réponds, réponds à ma tendresse…»17
Я считала, что своим видом не должна способствовать развитию у него ненужной симпатии и поэтому стала выбирать неброскую, а иногда определённо некрасивую одежду. Даже приобрела бюстгальтер с эффектом (девушки, не падайте! мужчины, знайте, что бывают и такие!) уменьшения груди. Помню его обескураженный взгляд, когда однажды я заявилась в старых уродливо сидящих чёрных штанах, серой водолазке и длинном чёрном жилете. Настоящий синий чулок, к тому же собравшийся на похороны! Помимо этого у меня в изобилии имелись и иные тёмные вещи.
Как-то раз он попросил перенести урок на другое время. Когда мы встретились, я отметила, что ему удалось невозможное: он выглядел ещё лучше обычного. Помимо традиционной сорочки без единой складки и узкого галстука он нарядился в пиджак, смотрящийся так, словно знаменитый кутюрье сшил эту вещь специально для участия в дефиле, где должен был собраться весь бомонд. На ногах блестели умопомрачительные ботинки, а на запястье дорогие статусные часы.
– Я ходил на собеседование, – холодно сообщил он. – Работа надоела, хочу делать вещи более масштабные, нежели те, что мне тут предлагают. Я давно готов руководить проектами, начальник же меня ни в грош не ставит.
В желудке что-то шевельнулось. Очевидно, сырок на завтрак был не очень свежий. Говорит же Олег, что надо не лениться смотреть срок годности.
– Вот как… конечно, раз вы целыми днями на работе, а она вас не радует и с начальством контры, самое разумное искать другую компанию, – мой тон был самым что ни на есть участливым.
Мы обстоятельно поговорили о собеседовании и перспективах карьерного роста.
– Что ж, пока вас не взяли на новую хорошо оплачиваемую должность, будем продолжать?
– Разумеется, с паршивой овцы хоть шерсти клок.
