— Зачем тебе поступать? — мрачно бросил Костя. — Хочешь рисовать — рисуй. Я тебе накуплю бумаги, красок — всего, что нужно. Сиди дома и води кисточкой, кто тебе мешает?
— Знаешь, — Светлана задыхалась от возмущения. — По-моему, ты просто сошел с ума. Я не привыкла, чтобы со мной разговаривали в приказном тоне.
В эту минуту она отчетливо поняла, насколько страшный и чужой человек находится с ней рядом. И насколько ей не хочется оставаться с ним наедине. Резко развернувшись, Света двинулась в сторону дома.
— Ладно, — крикнул вслед Костя. — Если хочешь поступать в институт, поступай. Но как только ты вернешься, мы сразу подадим заявление.
«Сумасшедший. Он просто сумасшедший», — повторяла про себя Светлана. Мысли роем носились в голове. Одна картина наплывала на другую. И каждая из них вызывала у нее отвращение. Как же такое может быть? Отчего один человек способен испытывать к другому чувство, которое он называет «любовью», а у другого это вызывает только отвращение?
«Господи! Как все сложно и запутанно, — думала она, скользя взглядом по водной глади водохранилища... — К чему мне все это? Так все было хорошо, спокойно и понятно».
Но тогда она даже и представить себе не могла, что еще ей предстоит пережить.
Все это произошло почти два месяца назад. Саша тоже уехал поступать — в Тверь. И Света узнала, что его приняли.
Еще раз встречаться с Костей после всего случившегося Светлане не хотелось. И она решила, что постарается сделать все возможное, чтобы избежать очередного разговора с ним...
— Ну что ж, пойдем? Сегодня Тошенька обещал наведаться, — проговорила Елена Васильевна, поднимаясь.
Тошенька, Тон Тоныч (как звали его школьники) — Антон Антонович Яблоков — учитель рисования в школе, руководитель кружка рисования и самодеятельного творчества, последние два года занимался со Светланой. Он сам начал приходить к ним домой, когда увидел ее рисунки. Сначала Елена Васильевна отнеслась к нему с недоверием. Предложение Антона Антоновича — для нее, можно сказать, мальчика — показалось весьма сомнительным. Но посидев на двух занятиях, она уважительно кивнула: «Как преподаватель он на десять голов выше, чем я. Ты даже не представляешь, как тебе повезло. Я бы не смогла так методично заниматься. И тебе со мной было бы намного труднее. Ей-богу, Антон Антонович — просто подарок небес... Хотя, думаю, и ему с нами неплохо, как ты считаешь? — И лукаво посмотрела на внучку. — Мы ведь тоже с тобой подарок? Вот станешь знаменитой и поможешь устроить ему выставку. Напишешь, что более всего, дескать, обязана этому человеку...»
Антон Антонович слушал ее подробный отчет об экзаменах: какие были задания, что она сделала, — и одобрительно кивал. Глубоко посаженные глаза сияли. Это была и его победа. Победа учителя. А потом он, как всегда, заспешил. Дома ждала больная жена Ярослава...
Светлана же с Еленой Васильевной продолжили сборы, обсуждая будущую жизнь, как две подружки. Одноклассницы завидовали Лане: «Тебе хорошо. Если бы у нас мамы были такие, как Елена Васильевна...» Она кивала: да, таких мам не бывает. Но если бы девочки знали, как было трудно привыкнуть к мысли о том, что знакомые теплые губы не прижмутся больше утром к ее лбу и звонкий голос не пробудит ото сна: «Светик-семицветик, а какого цвета у тебя сегодня глазки?»
Может быть потому, что Света осталась без матери так рано, образ ее был окутан розовым туманом и воспоминания окрасились только в самые теплые тона. Елена Васильевна была более сдержанной, чем ее дочь. Поэтому иной раз Света испытывала такую острую потребность в ласке, какую получала только в детстве, от матери. Ей становилось неловко за себя, за свой эгоизм, но ничего поделать с собой она не могла. И в эти минуты хваталась за карандаш, за кисть или садилась за фортепьяно. Грусть незаметно уходила, оставляя свой след только на листе бумаги или в звуках. Но со временем эти приступы грусти становились все реже и реже. Светлана перенимала сдержанность Елены Васильевны.
Утром она поднялась раньше бабушки. Кофе в банке оставалось на самом дне. Сварив его, Светлана налила себе в чашку самую малость, только для цвета, и быстро добавила кипятка и молока, чтобы бабушка не заметила хитрости. Пенсия поступала с перебоями, поэтому Елена Васильевна решительно отказывалась брать деньги на кофе из той суммы, что была отложена на поездку в Москву. И то, что зарабатывала Света, приглядывая за малышом бывшего председателя райсовета, а ныне владельца нескольких магазинов, Елена Васильевна ни за что не соглашалась трогать: «В чужом городе, на новом месте — каждая копеечка пригодится. Так что и не заговаривай».
— Готово, — крикнула Светлана.
Поджаренные на сковородке ломтики хлеба лежали на тарелке. В лучшие времена они могли позволить себе сыр. Вот и весь их обычный завтрак.
Елена Васильевна вышла, как всегда, аккуратно причесанная и с шалью на плечах.
— Как пахнет! — вздохнула она, садясь к столу. — А почему это у тебя такая белая водичка?
— Ты же знаешь, я люблю, чтобы было больше молока, — сделав круглые глаза, ответила ей Света.
— Актриса погорелого театра, — погрозила ей пальцем Елена Васильевна. — Так говорили в наше время, когда еще сохранились воспоминания о том, что театр может прогореть из-за плохой игры актеров. Врать ты не умеешь. У тебя все на лице написано, так что лучше и не пытайся. Твои привычки странным образом меняются в зависимости от того, сколько кофе у нас остается. Что, весь вышел? Тогда давай пополам, по честному.
Наверное они еще долго препирались бы, пока не сошлись на четвертинке, но тут хлопнула калитка и на дорожке послышались шаги. Они обе повернулись к окну. Это был Костя — в темном костюме, светлой рубашке и в галстуке. Постучавшись, он сразу же распахнул дверь.
— Здравствуйте, Елена Васильевна, — поприветствовал он с порога.
— Здравствуй, Костя, — ответила Елена Васильевна. — Садись, выпьешь с нами кофе. А то мы никак не можем поделить порцию.
Костя кивнул Светлане. Она также молча кивнула ему, встала и направилась к буфету за третьей чашкой.
Поставив пакет с обнаженной красоткой на стул, Костя вынул оттуда банку:
— Это вам, Елена Васильевна, кофе. В Москве, на Мясницкой брал, где чайный магазин.
Елена Васильевна открыла рот, чтобы сказать ему что-то, но Костя перебил ее:
— Я много получил, не беспокойтесь, никого не обделил. — И подчеркнуто щедрым жестом начал вынимать и класть на стол печенье, вафли, шоколадки, какие-то банки, коробки с конфетами — все в ярких наклейках с золотыми буквами.
Елена Васильевна смотрела на него с недоумением и тревогой.
