– Ну не злитесь, не злитесь. Когда вы в последний раз пользовались ими? Я хочу сказать… откуда вы знаете, что они работают?
– Я знаю! Вы что, хотите воспользоваться мной? Я могу разрешить, а могу и не разрешить.
– Вы пьяны.
– Да, но это вы меня напоили. Вы и сами не трезвее.
– Естественно. Вы ведь все время мне подливаете. Но знаете, мне все равно. А вам, Маркус?
– Мне нет. А что вы собираетесь делать с этим типом, который ждет вас? Рождество уже почти прошло. Неужели вы думаете, что он так и сидит под елкой?
Мо покачала головой и заплакала. Мерфи вилял хвостом и слизывал ее слезы.
– Не плачьте. Этот сопляк не стоит вашего мизинца. Мерфи бы он не понравился. Собаки хорошо чувствуют людей.
– Кейт не любит собак.
– Я так и знал. Больше и говорить не о чем! – Это прозвучало так драматично, что Мо захихикала. Это было мало похоже на поцелуй, потому что она хихикала, Мерфи совал свою морду, а Маркус неловко коснулся губами ее щеки.
– Очень мило, – хмыкнула Мо.
– Мило! Мило! – взревел Маркус в притворном гневе.
– Ну, приятно.
– «Приятно» звучит лучше, чем «мило». Мне никто раньше этого не говорил.
– А сколько раз было «раньше»?
– Не ваше дело.
– Действительно, это не мое дело. Давайте споем. «Бубенчики», например. Вряд ли мы сейчас вспомним что-нибудь получше. Сколько осталось до конца Рождества?
Маркус взглянул на часы.
– Несколько часов. – Он поцеловал ее снова, на этот раз не так неуклюже. Мерфи тоже принимал участие, облизав их обоих.
– Мне понравилось.
– Конечно, понравилось. Вы очень хорошенькая, Мо. Ужасное имя для девушки. Но Морган мне нравится. Я буду звать вас Морган.
– Мой папа хотел мальчика. А родилась я. Очень печально. Сколько раз я повторила эти слова за последние несколько часов? Много. – Она вскинула голову и запела: – «Бубенцы, бубенцы…»
Маркус стал фальшиво подтягивать. Они обнялись, смеясь как сумасшедшие.
– Расскажите мне о себе. У вас есть еще вино?
– На кухне. Там справа полка.
Мо с трудом поднялась на ноги, проковыляла на кухню, откупорила бутылку и принесла в гостиную.
– Из закуски осталась только индейка.
– Люблю предусмотрительных женщин.
Маркус принялся есть, внимательно глядя на сидящую рядом девушку. Он нисколько не опьянел, но немного притворялся. Зачем? Она была хорошенькой и милой. И он ей тоже нравился, он это чувствовал. Инвалидное кресло не отпугивало ее, как других женщин.
Она, правда, была немного взбалмошной и своевольной. Но поделилась с ним, совершенно чужим человеком, своими горестями. И Мерфи она нравилась. Да и ему тоже – он даже уступил ей свою комнату. А теперь она сидит и ждет, когда он начнет рассказывать о себе. Что ей рассказать? О чем умолчать? Почему он не мог быть таким же открытым, как она?
– Мне тридцать пять лет, – начал он. – Я владелец и управляющий семейной инженерной фирмой. У меня надежный заработок и в перспективе хорошая пенсия. Этот маленький дом – моя собственность. Люблю собак и лошадей. И кошек. Я почти привык к этому креслу. Я вполне самостоятельный. К людям старше меня отношусь с уважением. В детстве был бойскаутом и получил множество наград. Как-нибудь покажу. Раньше я катался на лыжах. Я хожу в церковь, правда, не часто. У меня нет ни… сестер, ни братьев. Я стараюсь не загадывать намного вперед и не слишком часто думать о прошлом. Это не значит, что я не строю планов на будущее, но в моем положении один день – уже большой срок. Вот и все.
– Ну что ж, ваша жизнь кажется не такой уж плохой. Я уверена, что у вас все будет хорошо. Нам приходится мириться с некоторыми вещами… Кресло… Это еще не конец света. Вам неприятен этот разговор? Ладно, поговорим о чем-нибудь другом.
– Что бы вы почувствовали, если бы вернулись домой в канун Рождества и увидели Кейта в инвалидном кресле? Что, если бы он сказал вам, что не сообщал о себе, потому что не хотел видеть вас несчастной? Как бы вы отнеслись к тому, что он не сможет ходить? Что, если бы он сказал, что вы будете его единственной опорой?
Он ждал. Она молчала.
– Не надо было спрашивать меня об этом сейчас, я плохо соображаю. Мне хочется петь. В прошлом году я не пела, потому что мне было слишком грустно. Вы спрашиваете о настоящем или о прошлом?
– Какая разница? – сухо спросил Маркус.
– Разница есть. В прошлом году я бы… я бы сказала, что это не важно, потому что я люблю его… А все его части… работают?
– Не знаю. Это я к примеру. – Маркус отвернулся, чтобы спрятать улыбку.
– А сейчас… Не знаю. Наверное, жалела бы его. Кейт очень… не знаю даже, как сказать. Я бы справилась с такой ситуацией, а он нет. Он бы впал в депрессию и сдался.
– А поддержка?
– О, это да. Я бы могла материально поддерживать его. У меня есть работа, хорошая медицинская страховка. Я могла бы начать собственный бизнес и зарабатывать, возможно, больше денег, чем зарабатывал он. Но, зная Кейта, я думаю, что он бы в конце концов взбунтовался. А может быть, и нет. Я бы старалась, чтобы ему было хорошо, потому что не люблю сдаваться. Никогда не любила. А почему вы спрашиваете?
Маркус пожал плечами.
– Наверное, просто чтобы понять. Если я когда-нибудь найду женщину, которая мне понравится, хорошо было бы знать, как на нее подействует вот; это. Вы удивили меня – вы не обратили внимания на кресло.
– Но я не влюблена в вас, – с грубоватой прямолинейностью сказала Мо.
– Что же во мне не так?
– Все так. Я не настолько пьяна, чтобы не понимать, что вы говорите. Я влюблена в другого. Мне наплевать на ваше кресло. Оно бы не было помехой, если бы я вас любила. Вы сказали, что все части вашего тела работают. Или это ложь? Мне нравится секс. Секс прекрасен, когда двое людей… вы понимаете… В общем, мне нравится!
– Представьте себе, мне тоже.
– Вот и прекрасно, – обрадовалась Мо.
– Вы не ответили на вторую часть моего вопроса.
– На какую?
– Что, если бы события развивались по такому сценарию? Вы бы приехали на Рождество домой и после двух долгих лет увидели Кейта инвалидом. Что тогда?
– Не знаю. Кейт нытик. Я вам не говорила? Это совсем не по-мужски.
– В самом деле?
– Мне надо в ванную. Принести вам что-нибудь? Я же на ногах и принимаю это как нечто само собой разумеющееся. Ну, так что? Кстати, у вас нет хрустящих хлопьев. Почему?
– У меня есть воздушная кукуруза. Разноцветная, очень веселенькая.
– Вы радуете меня, Маркус Бишоп. Вчера вы были высокомерны и покрикивали на меня. А теперь только посмотрите на себя! Вы сделались покладистым, съели индюшачью ногу и теперь говорите мне, что у вас есть цветная кукуруза. Я сейчас вернусь, если меня не вырвет. Может быть, мы выпьем кофе с поп-корном. Господи, я не могу дождаться, когда кончится этот день.
