– Купи очки, – посоветовал он.
– Микроскоп, – не согласилась я.
Я вошла в приемную Седельцова.
– Что надо? – спросила меня секретарша, бедная дурочка.
– То надо, – ответила я и посмотрела на нее.
Я умею смотреть так, что другим становится страшно. Она отвела глаза от моих и опустила голову. Я беспрепятственно открыла дверь к Седельцову. Без стука. Аккуратно закрыла дверь предбанника и кабинета за собой. Седельцов поднял голову от бумаг.
– Я разглядела мужика, который может бросить мне палку, – сказала я.
– Догадываюсь, что тебе нужно. Не рановато ли?
– Давайте проверим эмпирическим путем, – предложила я.
Я получила место заведующей на двухтумбовом столе Седельцова. За несколько минут, даже получаса не прошло с раздеванием и одеванием.
– Одним разом не обойтись, – сообщил Седельцов, застегивая брюки.
– Я не замужем, – откликнулась я.
Седельцов задумался и протрезвел. Он был женат. Пока он думал, я открыла дверь его кабинета и прошла мимо бедной дурочки, любовницы Седельцова. Она тоже была не замужем, но она – не я. Она – бедная дурочка, а я – наилучший вариант для заведования моим отделением.
Через неделю приказ о моем назначении был обнародован. Бедная же дурочка обнародовала свои комментарии.
– Поздравляю, – сказал Месхиев. – Я думал, мне надо платить. А оказывается, тебе.
– Переориентируй мозг с Y-хромосомы на X, – усмехнулась я.
Через пару дней Седельцов вызвал меня к себе. Требовалось сокращение ставки врача в нашем отделении. Сокращение не есть хорошо. Заведующему прибавляется работы – при том, что заведующий отвечает за всех больных в отделении. За все в отделении.
– Надо, – сказал Седельцов.
Я предложила Сафонову, чтобы не путалась под ногами. Она не могла простить мне поражения. Ее комментарии по своей красочности превзошли комментарии бедной дурочки. Я на них плевала с высокой башни, остальные – нет. Чтобы оздоровить обстановку в коллективе, требовалось ампутировать отживший, гангренозный орган. И мне хорошо, и другим наука.
– Плати оброк, – согласился Седельцов.
– Как часто это надо? – спросила я.
– Как вызову, так и надо.
– Ваша жена в курсе?
– Я тебя породил, я тебя и убью! – обозлился Седельцов.
– Чувства близких надо беречь, – посоветовала я. – Обойдемся минимальными потерями. Я сама вас вызову.
– Сука! – выругался Седельцов. Это означало его поражение.
Я вышла из его кабинета такой же целомудренной, как и пришла. Если повести себя умно, можно обойтись и без оброка Седельцову.
* * *
Димитрий изводит меня своей ревностью. На кого смотрела, сколько смотрела, почему смотрела. Господи, как мне это надоело! Он звонит мне на городские телефоны, домой и на работу. Проверяет, на месте ли я. Где мне еще быть? У меня, кроме него, никого нет. Разве у меня есть время? Наверное, это к несчастью. Моя несчастливая примета – это Димитрий. Точнее, две приметы – Димитрий и его ревность. Они ходят парой, как Пат и Паташон.
Как-то раз Димитрий притащился ко мне на работу. Что его туда понесло, не знаю. Он явился без предупреждения и ткнулся в закрытые двери моего отделения.
На посту у отделения всегда наготове баба Катя, злющая как сатана, рядом с ней отдыхает мифический Цербер. Я усилила требования к санэпидрежиму, потому поощряю ее рабочее рвение. Нечего бродить по моему отделению кому попало. Есть время для посещений, ходите на здоровье. В бахилах и халатах, выданных в нашем приемном покое. Матчасть скоро мне кланяться начнет за увеличение выручки от аренды халатов и продажи бахил. В остальное время, господа посетители, будьте любезны, пойдите вон. Не мешайте лечебному процессу.
Баба Катя не переваривает всех – врачей, медсестер, санитарок, пациентов, их родственников. У нее тяжелая жизнь. Она втихую пьет медицинский спирт, а потом достает всех вопросом, почему она всю жизнь моет чужие жопы. Да простят меня воспитанные люди за правду ее жизни. Я бы ее уволила, но санитарок не хватает; и работает она хорошо, если не пьет. Спирт теперь держат в металлических шкафах для сильнодействующих средств. Даже готовый, разведенный спирт для работы.
– У-у, мухоморица, – шепчет она мне вслед, а мне наплевать, лишь бы не пила.
Но баба Катя все равно поддает. Она сосет ватные шарики со спиртом, шутят медсестры.
– Мне к Зарубиной, – высокомерно заявил Димитрий.
– Всем к Зарубиной, – обрезала его баба Катя.
– Я по личному делу, – Димитрий смерил бабу Катю взглядом сверху вниз.
– Всем по личному, – непробиваемо ответила баба Катя.
– Я друг Анны Петровны.
Баба Катя насмешливо протянула:
– Видали мы таких друзей, – и внезапно рявкнула: – Бля!
Димитрий отшатнулся назад, спасая костюм от слюны бабы Кати. В это время подоспел Месхиев в гражданских одеждах. Он мне это и рассказал. Баба Катя Месхиева не переваривает, но пускает. Завотделением все-таки.
– Че приперся? – поздоровалась с Месхиевым баба Катя.
– К Зарубиной, – холодно отрезал Месхиев.
– Во кобеля! – восхитилась баба Катя и покачнулась. – У вас че, течка?
– Пить надо меньше, – терпеливо объяснил Месхиев. – Мне Зарубину видеть надо.
– Здесь че? Кино? – возмутилась баба Катя. – Че ее видеть?
– Дверь открывай! – потерял терпение Месхиев.
– Щас! Вали за халатом и бахилами! Херург! У нас сан епид твою мать режим!
Я хохотала, когда мне рассказывал об этом Месхиев. Да что там. Не только я, вся больница хохотала. Это стало крылатым выражением. Надо выбить бабе Кате премию или матпомощь за «служу отечеству».
Умудренный опытом Месхиев понял, что делать нечего, и пошел к себе. За ним – Димитрий. А за ними следом несся голос бабы Кати. Сленг. Ядреный. Приводить не буду.
– Что надо? – холодно спросил Месхиев.
– Халат и бахилы, – холодно ответил Димитрий.
– Я похож на человека, у которого есть халат и бахилы?
Димитрий промолчал.
– Нам не по пути, паренек, – пояснил Месхиев. – Смотайся в Милан и купи себе бахилы от-кутюр.
Вы представляете очень богатого человека в очень старой, среднестатистической городской больнице? И я – нет. У нас такие не водятся. Им наш лечебно-охранительный режим не показан. Богатых людей может занести в нашу больницу только по неотложным причинам, требующим незамедлительного медицинского вмешательства. Но до сих пор нашу больницу такая честь миновала. Очень богатые люди теперь лечатся у частных врачей, в частных клиниках за рубежом или в НИИ, где бабы Кати поддают ликером и ведут себя куртуазно. Или бабы Кати там уже не водятся. Вымерли, как динозавры.
Димитрий все же оказался в моем отделении. В час икс, когда разрешены посещения. Он был в халате и бахилах от кутюрье из приемного отделения. Он искал меня и нашел в процедурном кабинете.
