Я решила взять её измором. Не выходило. Тогда я принялась за шантаж и успела порядком ей надоесть. Но выбора у меня не было — я уже сообщила врачу, что операцию делать будем. Даже маме уже сказала. Соврала, что дачу продаю. Её мы продать пытались, но не могли, она не была должным образом оформлена, и, если копнуть глубже, то каким-то чудом выходило, что она вовсе нам не принадлежит.
Мама поверила. Её должны были выписать на целый месяц, а потом снова госпитализировать уже на операцию. Мы с Димкой практически поселились у нас, его мать только руками разводила.
А мне нравилось. И просыпаться вместе, и колючая Димкина щетина по утрам, и торопливые сборы на работу, и шуточные споры за ванную. И чистить зубы, стоя рядышком, разглядывая своё отражение и понимая, что выгляжу глупо. И каша сгоревшая, потому что мы целовались и нечаянно увлеклись. И пахло потом ею, этой сгоревшей кашей, дня три, несмотря на то, что окна стояли нараспашку…
И ночью прижиматься к телу, горячему, родному такому. Все было по-настоящему. Казалось, что навсегда. Наверное, просто юность…Но так хорошо было, что все отодвигалось, даже мама с Сенькой. Но утро наступало, и порой я их ненавидела — эти утра. Димка уходил, потому что его отец считал, что он должен работать летом — взрослый уже мужик. И правда, взрослый — двадцать один скоро.
Мы вообще казалось мне такими взрослыми. Серьезными. Сейчас я с тоской понимаю, что мы были детьми. Ужасно глупыми. Мои бы сейчас мозги, да в мои девятнадцать лет… Скольких бы я ошибок не совершила. И Ляльку бы спасла.
— Давай с Сенькой помиримся, — шептала я в темноту.
Димка сзади. Обнимает меня, руки горячие, мне жарко, но я и не думаю отодвинуться — это самое безопасное место в мире, будь моя на то воля, я бы осталась здесь навечно. Дима хмурится недовольно — я не вижу, но знаю. Я его целиком знаю, всего. И это мне тоже нравится.
— Какая же ты ещё глупая, — вздыхает он. — Не все так просто. Мы даже не ссорились.
— А что тогда?
— Жизнь, Катька. И все.
Тем летом Сенька перевелся на заочку — они с Димой учились вместе. Машину купил. Сам. А Димка ездил на старой машине отца, впрочем, нисколько на это не досадуя. У них с отцом был определённый комплекс мер, призванных вырастить Димку серьёзным и настоящим. Смешно. Интересно, получилось ли? То уже не моя забота, а некой Юлии. Красивой, нисколько на меня не похожей блондинки.
А тем летом… Димка не мог оставаться у меня каждую ночь. Когда уходил, уносил с собой покой. А проблемы только и ждали, когда за ним закроется дверь, и наваливались на меня всем скопом, душили.
Однажды я лежала ночью, безуспешно стараясь уснуть. Думала о том, что мама скоро вернётся и моего настолько тесного общения с Димой не одобрит. Наверное… Поймёт, что никакую я дачу не продаю. Что устроилась работать официанткой, потому что Лялька от меня бегает. И денег у меня — триста рублей осталось от последней стипендии да чаевые за неделю. Зарплату ещё не дали. За квартиру платил Димка, даже продукты он покупал… И неловко, и деваться некуда.
В окно ударил камень. Я подумала, что показалось. Жила я невысоко — третий этаж, но стучаться в окна некому: Димка отбывает сыновний долг, Сенька вовсе обходит и при встрече смотрит затравленным зверем, а у меня сердце болит…
Раму я открыла. Внизу стояла Лялька. Видно её было отлично — фонарь.
— Ты чего? — спросила я.
— Номер квартиры не знаю… пусти, а.
Я пустила. Она сидела на моей кухне, потухшая, глаза как стекляшки. Я даже подумала сначала, что она сама начала пользоваться тем, что продаёт. Испугалась. А она потянулась ко мне, всхлипнула. Я приобняла её, гладила по спине, пока она плакала. Футболка на плече промокла.
— Мама умерла, — сказала Лялька. — Три часа назад. А мне даже идти не к кому, понимаешь? Она из детдома была, только я и мама, больше никого… а теперь просто я. Можно я у тебя сегодня останусь?
— А Сенька?
— Сенька? — Лялька крепко выразилась, что ей совершенно не шло. — Я ему нужна, тогда когда в штанах тесно — вот и вся любовь. А подруг у меня никогда не было. Слишком красивая, не любят меня девочки.
И засмеялась. Горько. Я налила ей чаю. Она пила его, молчала, и слёзы по щекам текли. Этот молчаливый плач меня пугал. Мне вообще Ляльку захотелось прогнать, она словно показывала, что со мной случится, если мамы не станет. Но у меня Димка есть… и вообще, все с моей мамой будет хорошо.
Я уложила Ляльку в гостиной. А ночью она пришла. Вместе с одеялом и подушкой. И рядом легла. Я сделала вид, что не проснулась. Лежала, слушала, как она всхлипывает. Думала. И Ляльку было жалко, до ужаса просто.
— Знаешь, что? — Ляльку моё притворство не испугало. — На продаже много не сделать. Да и не сможешь ты… Правда не сможешь. Но… я один раз так работала. Мне сказали ещё одну сговорчивую девочку найти. Работы — всего-то развести по городу. Жорик нас будет пасти, не без этого… Но Жорика можно перетерпеть. Зато платят сразу.
Я согласилась. Из кафе не уволилась, в день икс попросила отгул. Предварительно меня познакомили с тем, кто стоял над Лялькой и партии наркотиков выделял. Выглядел он обычным мужиком, жил в обычной квартире. А я-то нафантазировала гангстеров киношных…
— Ты где её откопала? — спросил он у Ляльки. — Она школу вообще закончила?
— Можно подумать, тебе принципиально.
Лялька не терялась. А мне было страшно. Но в назначенный день я пришла. Груз в моём рюкзачке вышел внушительным, или просто меня само содержимое пугало?
— Я бы ей не то что наркоту доверил, ребёнка бы отдал, — сказал Коля — так нашего куратора звали. — Наваливай-наваливай, не бойся. Жорик за вами присмотрит. Чтобы без фокусов мне!
Со мной он был добр. А вот Лялька вышла из кухни, в которой они разговаривали, закрывшись, чуть не в слезах.
— Вроде милый дядька, — шепнула ей, когда мы оказались в подъезде.
— Не дай бог с таким милым ночью в переулке встретиться, — отрезала она.
Жорик, который пялился на меня так, словно под моей мешковатой и длинной футболкой что-то можно было разглядеть, сначала отстал, потом вовсе потерялся из виду. Я постоянно оборачивалась и вообще тряслась, как осиновый лист. Внезапно осознала, что несу наркотики. Вот так просто, словно гуляю. Что меня могут арестовать в любой момент. Что рюкзак могут отобрать, а стоит содержимое столько, что мне квартиру придётся продавать. А квартира на маму оформлена. И вообще! Что я делаю? У меня кошелёк в прошлом году вырезали прямо из сумочки, а они мне наркотики доверили так просто, словно книгу почитать одолжили.
— Господи… — потрясенно прошептала я.
— Успокойся… и иди нормально. У тебя вид такой, словно твою кошку машиной раздавило у тебя на глазах. Нам платят именно за наш вид и спокойствие. Не хочешь, чтобы к нам менты привязались — расслабься…
Легко сказать. Этот день прошёл словно в тумане. Я готова была убежать при виде первого же милиционера, Ляльке пришлось схватить меня за руку. Я не понимала, как с таким грузом можно вообще в маршрутку? А ещё болтать и улыбаться.
Тем не менее этот день закончился. Вечером в парке нас нашёл Жорик. Я знала, что он всегда был рядом, но в течение дня ни разу не видела. Он оглянулся, отсчитал нам деньги, исчез. Лялька отдала мне большую часть, себе оставила только несколько купюр.
— Тебе нужнее, — она была категорична, — а мне уже незачем копить. Девять дней только после смерти, а на похороны сама мама отложила. Она была на редкость предусмотрительна.
Я взяла деньги. Так много своих денег за раз у меня ещё не было. Появилось шальное желание пойти по магазинам, но я сдержалась, помнив — мама. Купила только тортик. Димка сладкое ел с удовольствием хоть и притворялся, что не любит.
— В честь чего праздник? — спросил он, входя и сбрасывая ботинки, и меня с порога обнимая, крепко, просто загребая в охапку.
Я втянула воздух — мне нравилось, как он пахнет. Самый родной запах. Я даже сейчас много лет спустя помню его. Немного туалетной водой, гелем для бритья. Много — Димкой.
