Майку она сразу сказала:
— Я буду с детьми. — «И это не обсуждается!»
И он, очевидно, был хорошо воспитанным человеком — даже искренне изобразил радость. Иллюзий на этот счёт Эрика не строила. Но Нина и так возилась с малышами всю рабочую неделю: отводила в сад, забирала, гуляла, занималась с ними сама и когда приходили репетиторы. Домашние задания, поделки, баловство — всё доставалось ей. А ещё готовка, стирка, уборка. Эрика с этой новой работой в центре уезжала затемно и возвращалась затемно третий месяц. Но в выходные как могла старалась дать сестре отдохнуть, и дети были с ней.
Они с малышнёй вышли из подъезда и уже повернули в сторону остановки, когда её окликнул знакомый голос:
— Эрика!
«Да вашу ж меня! — выругалась она, а дети понеслись назад с криками «Алый!» — Ему-то я позвонить как раз и забыла».
— Привет! — развернулась она, улыбнулась. И решила сразу с этим и покончить, с тем что забыла сделать вчера. — Спасибо большое за подарки!
— Но? — поздоровавшись с Данилом по-мужски за руку и обняв Глафирку, Алый засунул руки в карманы тёплого «бомбера» и вид у него был недовольный и обиженный. — Ты же что-то хотела добавить ещё? — спросил он с вызовом. — Спасибо, но?
— Не надо было, Алый.
— Не надо было что? Дарить детям игрушки? Привозить фрукты? Или в принципе приезжать? — шагнул он к Эрике. Ей пришлось поднять голову, чтобы заглянуть в его волевое жёсткое лицо с трёхдневной щетиной. Красивой густой щетиной, неожиданно тёмной для его светло-русых волос. И глаза цвета мечты смотрели на Эрику холодно.
— Не надо было дарить им подарки до Нового Года, — сделала она шаг назад, игнорируя и его вызов, и саму причину его злости. Но тут и к бабке не ходи, было ясно, что теперь он будет давить. Он устал ждать, устал уговаривать её выйти за него замуж. Устал быть добрым, терпеливым и понимающим. И вот-вот поставит ультиматум. А пока просто предупредил, что запас его прочности на исходе и Эрике придётся определиться.
— На праздник я подарю им другие, — и как сказал классик, арктические льды по сравнению с его взглядом казались горячими пирожками.
— А мне подаришь? — улыбнулась она как ни в чём ни бывало, невинно и кокетливо. Но он же не рассчитывал, что она, Эрика Максимова, испугается. Да она даже обязанной себя не чувствовала. И пусть в кармане у неё осталось не больше тысячи до зарплаты, справится. Да, она плохая, злая, упрямая девочка. И она не из тех, что бегают за богатыми дяденьками, размазывая по лицу сопли.
— А что ты хочешь? — заинтересованно потеплел взгляд Алого.
— Удиви меня, — сделал она ещё шаг назад и махнула близнецам, возившимся в снегу: — Дети, пошли!
И они пошли. Оставив Алого скрипеть зубами так, что даже Майк это заметил.
— Не хочу показаться, э-э-э, забыл, как это по-русски… оbsessive… — почесал он затылок. — В общем, тем, кто лезет не в своё дело. Но этот парень, я видел, вы разговаривали. И он был чем-то расстроен.
— Алый? — оглянулась Эрика, словно после того как она познакомила детей с Майком, и они прошли уже пол парка, он всё ещё мог стоять у неё за спиной. «Я бы сказала: чертовски зол, а не расстроен», — усмехнулась она. — Он друг семьи.
— Алый?! — удивился Майк. — Это никнейм?
Глава 16. Эрика
— Это фамилия. Но сколько себя помню, мы всегда звали его именно так. Даже отец.
А ещё он Алый, потому что Илья Алый. Но Илья у них мог быть только один. Поэтому Алого звали Алый, а Гончарова — Ильёй.
— Да он и сам так представляется лет с двух. «Мальчик как тебя зовут?» — «Алый!» — «Вопросов больше не имею!» — в лицах изобразила Эрика и Майк рассмеялся.
— У вас явно талант.
— Да, мне говорили, — улыбнулась она. — Я даже собиралась поступать в театральный. Но в итоге выучилась на пиарщика и теперь специалист широкого профиля. Хочу — менеджером пойду, хочу — маркетологом.
— А сейчас работаете где?
— В рекламном отделе одной крупной компании. А чем занимаетесь вы?
— Собираю установки шельфового бурения.
— Как интересно!
— Это ужасно скучно, — откинув полы расстёгнутого пальто, засунул он руки в карманы. На улице было так тепло, что выпавший вчера снег даже начал таять.
Но Эрика не отстала. И пока познавала азы бурения на суше и особенности морских буровых платформ, они подошли к катку.
— Подожду вас здесь, — опустился Майк на лавочку на трибуне, где Эрика помогала детям надеть коньки.
— И не мечтайте отсидеться, — уверенно покачала она головой, скептически осматривая его строгий костюм, ворот рубашки, шарф. — Вон там прокат, — показала рукой.
— Я не умею. Я… — он посмотрел на брюки, — не одет.
— А кто говорил, что будет легко? Дети, Майк не хочет с нами кататься.
И как по команде, они облепили его и начали настойчиво канючить.
— Да вы коварная! Это запрещённый приём!
— Отчего же? — она невинно пожала плечами. — Забьёте с нами пару кружков по стадиону. Выпьем по кружечке горячего чая, — показала она на выставленный на скамейку термос, — и перейдём на «ты».
И Майк, конечно, лукавил, что кататься не умеет. Но столько Эрика уже давно не смеялась. Дети возили его за руки, толкали за ноги, когда он изображал слепого как кот Базилио, они все вместе падали, вместе вставали, кряхтя и потирая ушибленные места, а потом взмокшие, уставшие и счастливые делились бутербродами и чокались пластмассовыми стаканчиками с чаем.
— Глафира, доедай! — доставая из кармана телефон, погрозила ей пальцем Эрика, когда дочь, как обычно, откусила и отвлеклась, рассматривая смуглую девочку лет десяти, что пришла на каток с друзьями. — Простите, я сестре позвоню, узнаю, как она там, — пояснила она Майку.
— А почему ваша сестра с нами не пошла? — допил Майк чай и оглянулся в поисках урны, когда Эрика закончила короткий разговор.
Нина ощутимо сипела, к утру у неё поднялась температура, но она обещала Эрике, что будет весь день лечиться, и сейчас с её слов чувствовала себя терпимо.
— Нина инвалид, — со свойственной детям прямотой выпалил Данил. — Она не может кататься.
— Что же с ней случилось? — спросил Майк, так серьёзно и без ложного стыда, с которым взрослые пытаются уходить от разговоров с детьми на сложные темы, что даже Эрику тронуло.
— Она попала в аварию. Столкнулось три машины. Семь людей погибло, а она одна выжила, — гордо заявил Данил.
— Семь человек. Правильно говорить: семь человек, — поправила Эрика и забрала у Майка пустой стаканчик, который он так и держал в руках.
— Мои бабушка с дедушкой тоже там погибли, — встал Данил и подошёл к Майку. — Это было давно. Нас ещё не было. А мама была, — он посмотрел на Эрику, вспоминая слово, но выкрутился. — Не взрослая.
— Тинейджер, — пискнула Глафира, так и не сводя глаз с девочки, которая ей понравилась.
— Мне было пятнадцать, — шепнула Эрика Майку и повернулась к Глашке.
Дочь посмотрела на Эрику и показала рукой:
— Пуэдесэр? Айе?
Если, конечно, Эрика правильно расслышала все те звуки, что та произнесла.
— Что?!
— Если я верно понял, она спросила: Можно? К ней? — хлопал глазами Майк. И у него было то самое лицо, что бывает у всех, когда Глафира с русского вдруг переходит на другой язык в присутствии людей, которые его понимают. Словно и сам не веря, что это слышал, Майк тряхнул головой и обратился к Глашке похожим набором звуков, из которых Эрика поняла что-то вроде «эспаньёль».
— Ун погито, — ответил ребёнок, которого она с какого-то перепугу считала своим, и снова вопросительно глянул на мать.
— Да иди, иди, познакомься. Конечно, — закивала Эрика как китайский болванчик.
