Они всегда были одним целым. Неделимым. Спаянным. Единым.
Между ними невозможно было встать, вбить клин, втиснуться.
Но слишком много было тех, кто пытался.
И Ваграм постарался на славу….
Илья потерял сознание, когда ему сломали ногу. Удар. Хруст. Боль. И он отключился.
А очнулся — белый больничный потолок, обе ноги в гипсе и на фоне чистого голубого неба башня Си-Эн Тауэр за окном.
Глава 19. Илья
— Эрика! — стало первым словом, что он произнёс.
— С ней всё в порядке, — мать отложила журнал и её тонкие губы презрительно дёрнулись. — А вот тебе месяц придётся пролежать в гипсе.
— Как я оказался в Торонто? — упал он обратно на подушку.
— Сынок, — она встала. Элегантный брючный костюм резал глаза белизной на фоне голубых стен палаты, но Илья не отвернулся. — Когда тебя притащили без сознания и бросили на крыльце дома со словами «пусть убирается или в слэдущий раз убьём» у меня был небогатый выбор. Клиника, перевязка, томограмма, гипс, уколы, частный самолёт — и ты в безопасности.
— А Эрика?
— О, да, она приходила. Пришлось сказать ей, что ты срочно уехал — несчастье с нашей двоюродной бабушкой в Гваделупе, а телефон сел, — вытянув руку, равнодушно оценила она свои идеальные ногти, давая понять, что могла наплести любую чушь, в том числе и настолько достоверную, что Эрика бы ей поверила. Засунула руки в карманы и посмотрела на Илью в упор. — А ещё я сказала, чтобы она устраивала свою жизнь без тебя. А не висела кандалами на твоём будущем.
— Ты же знаешь, что как только смогу ходить, я вернусь. Даже если не смогу — поползу, но вернусь, — а вот теперь он отвернулся.
— Я даже сама куплю тебе билет, родной. Мне же ты всё равно не поверишь. Захочешь, чтобы она сказала тебе это в глаза.
— Что сказала?
— Наверно, что вы выросли. Что время школьной дружбы и юношеской влюблённости прошло. Поиграли в любовь до гроба и хватит. У тебя Бостон и магистратура, а у неё… — она махнула рукой, — своя дорога. И своя жизнь.
Своя…
Илья сел, спустил ноги с кровати. Жопкинс доверчиво ткнулся в руку.
— Пошли, пошли, старина, — потопали они на пару в кухню.
И пока кот стучал зубами по миске — он всегда так смешно ел — Илья налил кофе и уткнулся в фотографии, разбросанные на столе.
Вчера он пытался разложить их по годам — по мере того как они с Эрикой росли. Но сегодня выбрал только те, на которых был Алый.
Алый…
Илья вернулся в конце августа. Больше, чем через месяц. Ещё прихрамывая. Только, когда гипс сняли, он выяснил, что у него была сломана только одна нога. Но мама позаботилась о том, чтобы ему загипсовали обе и это окончательно поставило крест на их отношениях.
В квартире, что Эрика снимала — другие жильцы. Дом отца в их элитном посёлке, что они с Ниной начали сдавать, когда Эрика поступила в университет, пуст и продан.
Илья уговаривал Эрику поступать в Петербурге. Он был нужен отцу — тот давно перебрался в Америку, но в Питере на подставное лицо ещё держал сеть заправок, компания его партнёров по бизнесу достраивала в пригороде завод, и он рассчитывал за время учёбы ввести Илью в курс своих дел и присмотреться будет ли с него толк.
Эрика уговаривала Илью остаться в Москве. Первое время она тоже работала в бывшей фирме отца и надеялась, что та встанет на ноги. К тому же дом, Нина. Ей никак нельзя было уезжать. В итоге они так и учились: она — в Москве, он — в Питере.
Книготорговая компания Эрики окончательно загнулась, когда она перешла на третий курс. Алый-старший выплатил им гроши, что выручил за продажу, и дом — единственное, что у них с Ниной осталось, — они сдали в аренду. Суммы от сдачи трёхэтажного особняка хватало, чтобы платить за недорогое съёмное жильё в Москве и на жизнь, а ещё Эрика стала подрабатывать. По иронии судьбы тоже на заправке. У того самого Ваграма.
Глава 20. Илья
К Ваграму Илья не поехал.
Нашёл Алого.
Телефон Эрики давно не отвечал. Но благо, в администрации Президента не так много сотрудников с такой яркой фамилией.
Илья дозвонился Алому в офис ещё с Торонто.
«С Эрикой всё в порядке. Большего я не могу тебе сказать, прости», — был его ответ.
В этот раз Илья звонить не стал. Несколько дней ждал его у ворот безрезультатно. Но дождался.
— Илья! — обрадовался Алый. Обнялись, поговорили о том, о сём. А потом он без предисловий полез куда-то в бумажник. — Не знаю, что там между вами произошло. Да и не моё дело. Но она оставила тебе записку.
Трясущимися руками Илья развернул бумажный клочок:
«Илья, у меня всё хорошо. Надеюсь, у тебя тоже. Вот пусть всё так и останется. Прости меня! И отпусти. Знай, что я тебя ни в чём не виню. И никогда тебя не забуду. Но это неточно…
Уже не твоя, Эрика».
— Где она? — это всё, что Илья смог произнести.
— Она выходит замуж, Илья, — вздохнул Алый. — Не трави ты ей душу.
— За Ваграма? — оглушение накрыло такое, что взорвись рядом бомба, Илья бы не услышал.
— За кого?! Ха-ха, хорошая шутка, — заржал Алый, но, глянув на Илью, смутился, кашлянул. — Нет, конечно, с чего ты взял, — он оглянулся, словно его ждали. — Ты прости, я всё же на работе.
— Да, да, я понимаю. Скажи, что я приезжал.
— Конечно, — кивнул Алый.
Опять обнялись. На прощание.
— Ну бывай! — похлопал его по плечу Алый.
— Он… хороший человек? — крикнул Илья вдогонку.
Алый остановился, обернулся.
— Ты же знаешь Эрику, — пожал он плечами. — Она других не держит.
Она не держит…
Кот клацнул зубами по пустой тарелке, Илья очнулся, хлебнул кофе, что так и держал в руке. И выудил фотографию, которой у него вообще не должно было быть.
Эрика и два смешных малыша в одинаковых тёплых комбинезончиках разного цвета.
Он невольно улыбнулся:
— Надо же, близнецы.
Один — на руках у Эрики, другой — у Нины.
Нина…
Глава 21. Илья
Нину он встретил случайно уже в Питере.
Он закончил магистратуру, и отец передал ему часть бизнеса, что была в России, поэтому Илья вернулся.
Он бежал к метро и очень торопился.
Как обычно, машина сломалась в самый неподходящий момент. Как обычно, лил дождь. Такси застряло в пробке, а он опаздывал на очень важную встречу.
Илья задержался всего на секунду у входа под козырьком станции — стряхнуть воду, да так и застыл, не веря своим глазам: у выхода стояла Нина и сверялась с какой-то бумажкой.
Всё те же коротко подстриженные волосы (Эрика раньше стригла её сама). Всё та же невысокая сутулая фигурка. Неестественно, под прямым углом к здоровой, вывернутая нога (она подшучивала, что носок её теперь всегда смотрит на север).
— Нина? — удивился Илья. И побежал, расталкивая прохожих. — Нина!
Она подняла на него глаза. Обомлела. Выронила бумажку.
— Илья?!
— Ты… я… — не знал он что сказать, выудил из лужи бумажный прямоугольник, встряхнул, протянул. — Ты как здесь?
— Я… — она прижала к груди коротенькие пухлые ручки таким привычным жестом, что заболело в груди. — Я… в Центр Реабилитации… меня пригласили… вот… — предъявила она дорожную сумку на колёсиках.
— Ясно, — кивнул Илья. Хотя ни черта ему было не ясно. Пригласили? Сумка? Наверное, с поезда. Или с самолёта. — Как ты? Как Эрика? — от радости мысли путались. Он не находил слов. Не знал, что спрашивать, что отвечать, хотя Нина ничего и не спрашивала. Но обоим было как-то неловко.
И неловко расспрашивать, как-то нечестно что ли, ведь ему так ясно дали понять…
— Я нормально, — коротко махнула Нина и натянуто улыбнулась. — Как обычно. Скриплю потихонечку. А Эрика… у неё… близнецы.
