Он цедит слова с невероятной яростью, выплевывая их, как шелуху от семечек. Какого черта он такой злой сегодня утром?
— Что, вчера ни одна честная давалка не навестила?
— Блядь, — снова ругается он. — Нет, ты правда хочешь знать именно это? А хотя да… Тебе ведь это понравилось. Хочешь я буду за завтраком рассказать тебе, как мне вчера отсосали?
— Это все?
Он кривит свои губы, а лоб прорезают глубокие морщины. Сейчас я на каблуках, конечно же. И только поэтому могу практически смотреть ему в глаза, мы на одном уровне.
Внутренне я вся дрожу от мысли, как же это должно быть страшно, если он будет нависать надо мной, в то время, когда я буду без обуви. Без спасительных сантиметров, которые добавляют мне значимости.
— Не все.
Его палец вдруг ложится на мои губы. Он давит им так сильно, что кривит мой рот, одновременно с этим размазывая губную помаду по щеке.
— Тебе это не нужно. Поняла? Не по утрам точно. Можешь отправить своего стилиста к чертям, потому что с этим ты выглядишь лет на десять старше.
Вряд ли это правда. У меня тоже есть глаза, и я смотрюсь в зеркало.
Но сейчас я не готова спорить. Не тогда, когда его большой палец все еще на моих губах. Очерчивает контур рта. Проникает внутрь. Скользит по нижней губе, и при этом стальные глаза темнеют под натиском расширяющихся зрачков.
Он стоит так близко, что его запах заполняет мои стерильные легкие. Я не чувствую запах собственной косметики и духов, но я ощущаю запах кожи Тимура. Чертовы нотки мяты и сандала, а еще все тот же мускусный мужской аромат.
Коктейль из секса, пота и чего-то еще, о чем я просто не знаю. И никогда не должна узнать.
Он превратил мое лицо в уродство, но я не могу сбросить его руку и не могу велеть ему прекратить. Он смотрит на мой рот и то, как его палец скользит по моим губам. Задевая щеку, подбородок.
Я почти не дышу. Для меня и так слишком много ощущений. Запахов. Странных необъяснимых вибраций, от которых мои коленки готовы вот-вот превратиться в желе.
Тимур сильнее давит на мою нижнюю губу, заставляя приоткрыть рот.
Его большой палец проникает в мой рот. И мои губы вдруг смыкаются вокруг. Его кожа солоноватая на вкус, и это единственное, что я способна проанализировать. Все происходящее и так находится за гранью моей реальности.
— Оближи.
Я не двигаюсь.
И тогда Тимур убирает руку, но тогда же берет мою руку, высовывает язык и проводит по центру моей ладони.
Я хватаю ртом воздух, не веря в то, что это действительно происходит со мной. И с ним.
Господи. Он только что облизал мою руку. Зачем?
— Видишь? — говорит он. — Это не так сложно.
Тимур снова ведет самым кончиком языка по моей раскрытой ладони, при этом по-прежнему глядя на меня. Мне щекотно, но смеяться не хочется. Мне жарко, влажно, а еще душно. Испорченный макияж ерунда в сравнении с тем, что он сейчас делает со мной. Переступает какую-то очередную грань между нами, а я не уверена, что успею воздвигнуть новые стены. А мне важно, очень важно держаться от него, как можно дальше.
Он крепче перехватывает мою ладонь на этот раз обеими руками, а потом говорит:
— Представь, что я делаю так у тебя между ног.
А после снова лижет раскрытую чувствительную кожу, ведет языком по линиям, читая мое будущее, обрекая меня на то, чтобы помнить, весь остаток жизни помнить каждое чертово мгновение этого нереального утра.
Его голова так низко склонилась над моей рукой, что я могла бы запустить другую, которая безвольно висит вдоль тела, в его жесткие волосы. Потянуть сильнее, показывая, как мне нравится. Или не нравится. Но я стою, как громом пораженная, пока языком он выводит на моей коже восьмерки и круги.
Дверная ручка вдруг дергается.
Дай бог, чтобы это были слуги, а не Сергей.
Это помогает скинуть морок. Второй рукой я бью Тимура по щеке. Удар выходит смазанным и ему вряд ли больно. Но получается хотя бы громко.
Тимур выпрямляется. Хватается за щеку, отпуская меня.
— Не смей. Меня. Касаться, — выплевываю каждую букву с презрением.
Хватаю со стола салфетку и прикрываю лицо. Открываю дверь и едва не сбиваю с ног слуг со своей овсянкой.
Больше никаких чертовых завтраков в семейном кругу.
Потому что мы с ним никакая не семья, как бы Сергею не хотелось обратного.
Глава 8. Тимур
Я больше не могу смотреть на водку, виски и джин, а еще у меня больше не встает. Плевать, какая лакшери шалава на этот раз облизывает мой член. Не мужик и ладно.
— Бля, чувак. Ты что, вообще не уходил отсюда?
С трудом раскрываю глаза. Передо мной стоит Марат. Мы пришли в клуб вместе, но какого черта он делает вид, что уходил, а я остался? Это гребанная шутка?
— Тим, прошло два дня.
Ах, вот оно что. Два дня назад, когда я чуть не трахнул свою мачеху. Пожалуй, если я все еще помню об этом, то я слишком мало выпил.
— Да стой ты! Куда тебе еще? Ты вообще ел хоть что-то?
Пожимаю плечами. Говорят, водка очень калорийная. Мне хватит, чтобы не сдохнуть. Хотя эти шлюхи даже не заметят, если я сыграю в ящик.
Одна из них продолжает трудиться над мои вялым другом. Но там полшестого. Без вариантов. Тяну ее за волосы, заставляя оторваться.
Размазанная помада на ее губах напоминает о том, что я пытался забыть все эти два дня.
— Убирайся. И ты тоже, — бросаю Марату.
Мне мало. А он мешает.
— Чувак, да что с тобой?
Ну, у меня стоит на мачеху. Сойдет?
— Все будет хорошо с твоим коленом, — успокаивает Марат.
Ах блять, у меня же еще и колено. И жизнь пошла по бороде. Нет повода не выпить.
— Завязывай.
Марат отодвигает бутылку в сторону.
— Серьезно, с тебя хватит, Тим. Ты похож на труп. Проспиртованный уродец из кунсткамеры. Давай на выход. Серьезно, два дня? Неужели ты провел на этом диване два дня?
Это было не сложно. Не понимаю, чему он так удивляется.
Ноги меня не слушаются. Чертово колено простреливает острой болью. Все эти два дня я, конечно, его не разминал и не разрабатывал. Секс по-собачьи не в счет.
Кое-как Марат помогает мне встать.
Блядь, я жалок. И от меня несет помойкой. А еще я все равно не забыл, как сильно хотелось убрать с ее лица эту помаду. Она мне так нравилась тем, что по утрам не была накрашенной. Не превращала свое лицо в маску, что я взбесился, когда снова увидел ее боевую раскраску.
Марат грузит меня на заднее сидение своего огромного внедорожника, а после чешет затылок.
— Тебе бы прокопаться, но черт возьми… Засечет пресса, отец тебе пропишет такой пиздец, рад не будешь. А ну, дай свой телефон.
Да просто пусть отвезет меня домой. Или нет. Лучше не домой. Там она. Просто куда-нибудь отвезет, где я смогу сдохнуть. От боли в колене.
И голове.
И где-то между ребер, где сроду ничего не болело.
— Ага, ага. Я понял, — с этими словами Марат садится за руль, трогается, а после я прихожу в себя уже в каком-то стерильном помещении, где все такое белое, что аж глазам больно.
Болит по-прежнему все.
Хочу перевернуться на другой бок, но чьи-то холодные пальцы впиваются в мою руку, не давая мне дернуться.
Сука, теперь у меня еще и белочка. Это ведь не может быть она?
Но надо мной, поджав губы, действительно склонилась сама Божья Коровка. И именно она держит меня за руку. В которую воткнута игла. А над головой раскачивается пакет с каким-то раствором, который, очевидно, должен поднять меня на ноги.
Но вместо этого поднимается что-то еще.
Сейчас? Серьезно?
Нет, я слышал, что мужской организм несколько примитивен, но неужели настолько?
Брови Божьей Коровки медленно ползут вверх, когда она переводит взгляд на мой пах. Мягкие спортивные штаны не скрывают палатку.
И теперь, когда она смотрит на мой член, стояк становится только увереннее.
Вот сейчас, пожалуй, самое время подохнуть. Но колено больше не болит, сердце бьется нормально, хотя и царапается о ребра, как будто стало больше. А в желудке больше не плещется кислота. Ее прикосновение работает куда лучше, чем раствор глюкозы.
