не нужен.
— И все же… Мы же с тобой порядочные люди? — мама дожидается моего согласного кивка и продолжает. — Значит, важно делать добрые дела. Ангелочка еще совсем маленькая, а от школы идти далеко, ты, как старший товарищ, должен ей помогать.
— Но я ее терпеть не могу, — вздыхаю, переводя взгляд на бутерброды с колбасой. А есть-то хочется.
— Антош, ну ты старший, будь умнее.
— Она все время задирается, — протягиваю руки к тарелке и хватаю бутер.
Это чистая правда. Эта козявка жить не может без того, чтобы меня не выбесить. Липнет, как банный лист, таскается повсюду за мной и всегда позорит перед друзьями. Еще и со школы ее забирать — пацаны засмеют.
— Тогда давай договоримся так: ты помогаешь, а на Новый год Дед Мороз тебе принесет, что захочешь.
— Мам, — смотрю на нее со снисхождением. — Ну мне тринадцать, а не три! — беру кружку с чаем и отхлебываю, запихиваю в рот бутер.
— Приставку тебе купим, которую хотел, — улыбается она.
— Что, Сони Плейстейшен? — чуть не поперхнувшись, выдавливаю.
— Какую скажешь, — улыбаясь еще шире, встает из-за стола, чтобы достать с верхнего ящика конфеты.
Кладет целых три штуки передо мной и выжидательно смотрит.
Конфеты и обещанная Сонька делают свое дело: я сдаюсь. Старую Сегу давно пора на помойку, она уже не тянет. И пацаны просто лопнут от зависти.
— Ладно, — хватаю конфеты и сую в карман олимпийки, пока мама не передумала. Лимит конфет на сегодня уже превышен.
— Какого хорошего сына я вырастила, — треплет по голове, разлохмачивая волосы.
Я морщусь от этого жеста и уворачиваюсь, терпеть не могу эти телячьи нежности. Но чего только не стерпишь ради Соньки. И конфет.
— Сегодня после школы тогда не забудь Ангелочку забрать с продленки. Я вам тут суп оставила, придете, поедите.
— Что, ее к нам тащить? — бурчу я.
— Ну не оставлять же ее одну, Антош!
— Тогда еще три конфеты. Сейчас, — иду ва-банк.
— Тебе нельзя столько сладкого, ты знаешь, — хмурится мама.
— Я все сразу есть не буду, — вру я.
— Ладно, — мама кивает, снова лезет за пакетом на верхнюю полку пенала. Я краем глаза примечаю, куда она прячет их на этот раз. Сто пудов перепрячет, когда я уйду, но попытка — не пытка.
Младшие классы находятся в другом крыле школы и, чтобы не запалиться перед друзьями, приходится обежать здание с левого крыла и зайти с отдельного входа. Тут все как я помню: мультяшки на стенах, низкие скамейки и пахнет булками. Столовая совсем рядом. Поправляю рюкзак на плече и, выдохнув, стучусь в дверь первого “Б”. Училка мелкой смотрит на меня с удивлением, но отпускает ее со мной без вопросов.
Козявка морщит нос при виде меня, но без вопросов встает, хватает ранец и выходит.
Подходит ко мне и больно бьет огромным рюкзаком в живот. Да что она там камни носит?
— Понесешь, — вместо “спасибо”.
— Обойдешься, — кидаю рюкзак в нее.
Она не ловит, и тот с громким грохотом падает на пол. Зараза упирает руки в бока и поджимает губы. Два белобрысых хвоста смешно раскачиваются на голове.
— Я все маме расскажу!
— Нашла, чем напугать, — фыркаю.
— Твоей! — вредно добавляет она.
У-у-у, мелочь пузатая! Так бы и взгрел портфелем!
— Значит так, — ей только покажи слабину, сразу под дых ударит. — Рюкзак тащишь сама. Идешь молча. Не бесишь. Иначе сама ходить будешь, поняла?
— А вот и пойду! — разворачивается на пятках так, что два хвоста описывают дугу и чуть мне в лицо не бьют и шагает в сторону раздевалки.
Ну что за вредина! Подхватываю оставшийся на полу ранец и тащусь за ней. Мама меня убьет, если узнает, что эта… сама домой поперлась. “Сонька и конфеты. Сонька и конфеты” — повторяю про себя.
Мелкая натягивает куртку, хватает пакет со сменкой и отбирает у меня из рук свой рюкзак. Пыхтит, одевая последний, и чуть не заваливается, когда рука не попадает в лямку. Бросает такой взгляд, что становится не по себе. На всякий случай прикрываю руками штаны, не знаю кто ее научил, но последний раз, когда я получил от нее коленом, мне не понравилось.
Из школы выходим молча. Заноза громко пыхтит, держась за лямки рюкзака, и время от времени подпрыгивает на месте, чтобы его поправить. Она слишком мелкая для огромного ранца с “Утиными историями”, да и для своего возраста. Вот была бы не такой противной, я бы помог. А так пусть терпит. Я же ее терплю.
— Что тебе мама пообещала за то, что будешь со мной ходить? — спрашивает неожиданно.
— Соньку. А тебе?
— Киндер, — вздыхает малявка, не отрывая взгляд от своих ног в блестящих ботиночках.
— Это ты продешевила, — смеюсь над ней.
— Я люблю Киндер, — тихо отвечает она.
По упрямо поджатым губам я понимаю, что она пытается не заплакать. Она давно уже не воет по каждому пустяку, но я всегда знаю, когда хочет. Неожиданно мне становится неприятно. Не надо было говорить так, не красиво. Я же знаю, что у них не так много денег.
— Эй, семечек хочешь? — толкаю ее в плечо, останавливаясь возле ларьков.
— Нет, — зло говорит она.
Но я все равно подхожу к бабулькам у ларьков, достаю три рубля и прошу отсыпать стакан.
— Тебе в кулек или в карман? — спрашивает улыбчивая бабулька с ярко-рыжими волосами.
— В кулек. И жвачку, — достаю рубль.
— “Турбо”?
— “Барби” — вздыхаю, кидая взгляд на мелкую, которая топчет комок грязи своими
