нашего положения вызывала во мне не раздражение, не потребность отстраниться поскорее, а совершенно немыслимое желание продлить это время.
– Нормально, – я резко дернула головой, отворачиваясь от пристального взгляда, и его губы мазнули по щеке, погружая меня в пучину новых ощущений. Это было до одури приятно. Волнительно. Возбуждающе. И все до одного определения – совершенно недопустимы. – Спасибо, – пролепетала пересохшими губами и заерзала под ним, пытаясь выбраться. – Встаньте с меня, пожалуйста.
Он негромко выругался, тут же поднимаясь.
– Простите.
– Ничего, – не глядя на него, я тоже села, подтягивая под себя колени и отползая чуть в сторону. Дурацкие телодвижения, как будто эти дополнительные полметра на что-то влияли. Он по-прежнему был слишком близко, а если бы захотел сократить расстояние между нами, вряд ли бы я смогла его остановить.
Только с чего бы ему этого хотеть? И что за глупые мысли вообще лезут в голову? Сейчас он опомнится и снова скажет какую-нибудь гадость, вроде того, что я сама во всем виновата.
– Что вы делаете здесь ночью? Одна? – голос звучал ровно, но в нем уже послышались осуждающие нотки. Я усмехнулась: значит, правильно подумала. Теперь можно угадывать следующие слова. Наверняка, не ошибусь.
– Возвращалась от Глафиры Кузьминичны. Вы же не дали мне с ней поговорить днем. Вот и пришлось искать другие варианты.
Не удержалась и посмотрела на него. Уже так привычно сдвинутые брови. Суровый взгляд. Плотно сжатые губы.
– Жалеете, что не рассмотрели, кого спасаете? Ко мне можно было бы не торопиться?
Он нахмурился еще сильнее, поднимаясь с земли и протягивая мне руку.
– Не пытайтесь показаться глупее, чем вы есть. И не говорите вещей, о которых будете жалеть.
– С чего бы мне жалеть? – что за бесенок в меня вселился? Вместо того, чтобы признательно молчать, я пыталась зацепить его хоть чем-то. – Вы же ясно дали мне понять, что ничего хорошего меня не ждет, если вам что-то не понравится. А тут – такая удача.
– Я предпочитаю разбираться с неугодными мне людьми другими способами, – процедил мужчина сквозь зубы и кивнул в сторону улицы. – Пойдемте, доведу вас до дома. И не вздумайте спорить, это не предложение.
Нет, он определенно родился не в свое время. Такого бы в кино снимать, про эпоху крепостного права. Этакий красавец-помещик, уверенный, что весь мир вокруг вращается только по его изволению.
«Не вздумайте спорить!» – мысленно передразнила я его. А если бы вздумала, что тогда? Перекинул бы меня через плечо, как мешок картошки, и потащил бы на себе? Интересно было бы на это посмотреть.
Я не удержалась и фыркнула, заставляя идущего впереди мужчину обернуться. Услышать от меня смешок он точно не ожидал.
– Что вас развеселило?
Снова сурово сведенные брови и настороженный взгляд. Ему самому-то не тошно от своей подозрительности?
– Да просто представила, что вы станете делать, если я все же не послушаюсь.
– И что же вы представили? – он остановился, дожидаясь, пока я поравняюсь с ним.
– Ну… – отчетливо нарисованные в сознании картинки оказалось не так-то легко воспроизвести на словах. Все-таки он меня спас. Хотя… – я задумалась, – это не отменяло его наглости и всех прежних грубостей, сказанных в мой адрес. Совершенно не обоснованно. – Как обычно поступают дикари? На плечо – и в пещеру.
– А там приковывают цепями и долго-долго наказывают, не оставляя шанса на освобождение?
Так себе вышла у него шутка. Про цепи я не подумала. Да и про наказание тоже, все же права на это у него не было. Но пока соображала, что ответить на это корявенькое заявление, моя неуемная фантазия подкинула совершенно неожиданную картинку. Ту самую пещеру, где кроме нас двоих нет больше никого. Шкуру на полу, неподалеку от тлеющего огня. Растекающийся в воздухе жар. Мои руки и ноги, обездвиженные какими-то оковами, но совсем не для наказания. И его… недопустимо близко.
Как-то резко кончился воздух в легких, хотя мы стояли под открытым небом. Щеки запылали, будто и впрямь где-то рядом разгорался огонь. И страшно стало, куда сильнее, чем когда на меня неслось сумасшедшее животное. Потому что теперь я еще меньше представляла, что мне делать. И как спастись от этого наваждения.
А он впился в меня глазами так, словно под кожу забраться хотел. В голову проникнуть, все мысли узнать. Или и так их знал. Ведь не мог же не видеть моих раскрасневшихся щек. Стыдоба-то какая! Мало того, что он меня считает бездельницей, так теперь еще и будет думать, что я озабоченная дура.
– Дикарь, значит? – вместо очередной колкости мужчина вдруг усмехнулся. – Да, вы правы. Наверно, я действительно вел себя, как дикарь.
Наверно… Это слово рассмешило, но я не могла не понять, что хочу слишком многого. Он ведь и так почти извинился. И время свое тратит, хотя никакая опасность мне больше не угрожает. Вряд ли взбесившийся конь помчится обратно и снова в моем направлении, а других проблем тут ждать не стоит: мне уже неоднократно говорили, что в Зипунах даже ночами можно гулять абсолютно беспрепятственно.
– Оксана, мы с вами не с того начали. Поверьте, я не хотел вас обидеть. И простите.
Второй раз за короткое время мне пришлось пережить шок. Теперь уже не почти: мужчина на самом деле попросил прощение. А я вместо ответа застыла на месте, разве что рот не приоткрыв от изумления. Он еще и имя мое запомнил?
– Все в порядке, – никогда не была злопамятной, а теперь и вовсе не смогла бы продолжать злиться на него. После всего, что случилось.
– Отлично. Пойдемте, все-таки провожу вас, поздно уже совсем, – он снова улыбнулся, как-то слишком тепло, и мне безумно захотелось поскорее оказаться дома. А еще лучше – в собственной квартире, подальше отсюда. И не думать о том, что этот красавчик-фермер не такой уж противный. Умеет быть лапочкой, когда захочет.
– В общем, скоро можно будет возвращаться, – рассказывала я следующим утром Максу. Снова пришлось идти в центр, чтобы поймать связь, но на этот раз настроение было намного лучше: ведь я имела результат. Наконец-то. – Еще пару дней побуду здесь, доделаю черновик, а основную часть уже в городе напишу.
– Я соскучился, – отозвался Максим. – Без тебя в редакции тоска смертная, еще и работы невпроворот. У Мурзина, похоже, какие-то проблемы, и он просто озверевший. С утра до вечера рычит на всех. Я уже почти созрел, чтобы взять отпуск за свой счет и свалить подальше от города. В твой деревенский рай.
