с самой нижней ступени, на собственной шкуре испытывает все, прежде чем начнет командовать. Да и потом в то время я был уверен, что сумею тушить пожары, а вот смогу ли руководить людьми — этого я не знал. Решил, чем быть плохим начальником караула, стану для начала хотя бы хорошим пожарным. Это ведь, как оказалось, целое искусство.
Когда я только начал работать пожарным, мне очень повезло, я попал в слаженный коллектив с опытным начкаром, который знал свое дело. Это была настоящая семья, настоящее пожарное братство. Начальник всегда отстаивал своих до потери пульса, а мы ради него по горящим углям готовы были идти. Тогда я по глупости считал — повезло, что в одном карауле компания классная собралась. И только позже осознал, что это была его личная заслуга, нашего начкара, его огромная работа. Я, если не всем, то очень многим обязан ему, его опыту.
— Дым, ты будешь Палычу конверт вручать? — после вызова спрашивает Чайковский. — Я докинуть хотел, а то денег не было совсем.
Я киваю ему, чтобы шел вперед.
— В части все вместе и вручим.
Парни уже караулят именинника, включают мигалки, орут громко. Палыч смущается, говорит, не надо ему поздравлений. Снова бормочет, что это последний год в пожарке, что пора на покой, но он так уже семь лет на пенсию уходит. Еще нас всех переслужит.
После оваций, торжественной части и праздничных подзатыльников Макс объявляет, что ждет народ в десять вечера в «Кроличьей норе».
— Сегодня пятница, сам Бог велел гульнуть! Отмазки не принимаются!
— Иди уже! — Толкаю вещателя в плечо. У него дети дома одни, а он о стриптизершах не замолкает.
Сам собираюсь хотя бы помыться нормально, поспать явно не удастся — нужно еще машину из ремонта забрать. В итоге, придя домой, после холодного душа я долго лежу, смотрю в потолок и игнорирую звонки Арса. Он, как всегда, ознакомился с отчетами и будет напоминать, что моя задача — руководить на пожаре, а не соваться в пекло. Только я не могу стоять в стороне, когда точно знаю, где нужнее.
Все же отключаюсь на короткое время, парни будят в половину десятого. Голова так гудит, что решаю сегодня не пить. Смотаюсь за рулем, покажусь всем и вернусь домой. Там, когда градус поднимется, уже не до меня будет.
Купаюсь еще раз, не забываю перед выходом одеколон, потому что насквозь пропитался едким дымом. Выезжаю, когда с неба срываются первые капли — я люблю дождь, такая погода меня успокаивает. К месту назначения добираюсь быстро, остается уже пара кварталов, когда звонит Макс. Не без мата сообщает, что «Нору» закрыли по техническим причинам — то ли воды нет, то ли еще что-то, я так и не понял.
— Скоро буду, подождите, — говорю в трубку, как раз заворачивая в их сторону и минуя небольшой бар со знакомым названием. Юна упоминала, что работает там. Хотя по городу он может быть и не один, так ведь?
Бросаю думать о нем, о ней, но, найдя мужиков в полной прострации и с кислыми минами, курящих под тусклым уличным фонарем, я оставляю машину у стрип-клуба и предлагаю прогуляться именно до «Квадрата». Убеждаю себя, что не надеюсь никого увидеть, но все равно сканирую зал, когда оказываюсь внутри. А едва замечаю вытянутую фигурку, которая выбегает из дверей служебного помещения с подносами в руках, ловлю себя на том, что улыбаюсь.
Только вот девчонка сильнее распахивает и без того огромные глаза и убегает обратно. Кто-то не рад меня видеть?
Юна
ELMAN & Orxan — С неба до земли
Что он здесь делает? Мысль только простреливает висок, а нервные импульсы уже бегут от мозга по всему телу. На полпути в зал резко торможу и даю задний ход. Бросаю подносы с заказами на баре и ныряю в узкий коридор — мимо бэка, прямиком в туалетную комнату.
Первым делом запираюсь в кабинке, после думаю о том, что в уборную зашла в фартуке. Если Скелетина увидит, припишет нарушение санитарных норм и с удовольствием оштрафует еще на пару тысяч. Знаю, понимаю, но ничего не могу с собой поделать. Сейчас мной руководит панический ужас, я вижу его в отражении: зрачки расширены, щеки покраснели.
Я пытаюсь пригладить закрутившиеся, как у пуделя, волосы, которые выбились из косы, но бесполезно — влажность на улице диктует свои условия. Я пытаюсь улыбнуться зеркалу, но ощущаю, как спину под кофтой покрывает испарина, и сдаюсь. Себя мне не победить.
Умываюсь холодной водой, промакиваю бумажным полотенцем лицо, стирая и без того блеклые румяна. Хорошо, что ресницы не накрашены, от природы густые, было бы еще хуже. Делаю глубокий вдох, грудная клетка вибрирует. Убеждаю себя, нет, даже приказываю собраться и выйти уже в конце концов в зал, там жарк?е стынет для вредных клиентов, что не забывают отпускать сальные шуточки уже несколько часов подряд.
Выдох, и через минуту заказы приземляются на столики. Оглядываюсь вокруг, намеренно игнорируя дальний угол, там за мной без сомнения — чувствую — наблюдают. Помощи ждать неоткуда, в баре полная посадка. За меня никто не обслужит новую компанию: Таня все еще пропадает где-то, а Чип и Дейл и без того зашиваются — это наши близнецы-официанты, которых я довольно легко различаю по улыбке. Вот без нее сложнее дело обстоит.
С нервным смешком беру пачку меню и делаю шаг, второй. Я здесь работаю, это моя территория — должно быть проще от подобной установки, но не помогает. Знаю, наша встреча неизбежна, как столкновение «Титаника» с айсбергом. И все равно сопротивляюсь, пока с каждым движением вперед воздух электризуется сильнее, густеет. Его глаза, Дыма, находят мои и удерживают магнитом. Сердце разгоняется, стук отдает в виски. Я будто погружаюсь под воду: слышу свое дыхание и ничего кроме.
— Добрый вечер, — обращаюсь ко всем, трусливо пряча взгляд в столе, когда раскладываю меню. — Меня зовут Юна, сегодня я буду вашим официантом. Что-нибудь желаете заказать сразу?
И лишь теперь, достав из фартука блокнот, смелею настолько, чтобы поднять глаза. Все-таки на работе общаться с мужчинами у меня выходит лучше. Ася говорит, если бы я вела себя так в повседневной жизни, уже давно бы кого-нибудь подцепила. Только зачем мне «кто-то»?
— Юна — это как «Юнона и Авось»? — спрашивает темноволосый парень, ощупывая без рук.
— Юна — это как Юна, — отвечаю почти спокойно, но все равно мурашки расползаются по спине, пожаром горит левая щека.
