время. Наступало серое утро, наполненное вонью окурков и запахом выпитого алкоголя, что помогал мне забыться, и зависимость снова возвращалась. Я закрывался в комнате, курил до тошноты, насиловал книги, жрал пачками снотворное, но всегда оставался зависимым. Все это было, есть и будет всегда.
Шум воды. Ванна. Яркий свет.
На сливной бачок я поставил пепельницу, рядом положил сигареты и спички, снял окровавленный бинт с костяшек, поджег его и бросил в раковину. Несколько минут я завороженно смотрел на разноцветное пламя, которое красиво и жадно пожирало кусок марли. Сейчас мне казалось, что это самое прекрасное зрелище, которое мне только доводилось наблюдать. Подкурив сигарету, я затянулся. Ванная комната, что минутой ранее казалась комнатой пыток, теперь озарилась чем-то прекрасным. Теплым и светлым. Моя подсознательная ванна наполнилась спокойствием и умиротворением. На мгновение в голове промелькнула мысль, что у меня есть шанс стать нормальным.
Но только на мгновение. На смену радости пришли жуткие воспоминания: ванна, мама, истошная мольба.
Руки затряслись. Сигарета упала на пол и обожгла ногу. Чтобы избавиться от надоедливых вспышек, я открываю кран и подставляю голову под напор ледяной воды. Затылок немеет, но я не сдаюсь. Нельзя. Еще рано.
Мама. Ванна. Нагреватель. Крик.
Всякий раз после очередной «завязки», после долгой депрессии и ломок, я возвращаюсь в детство, в те счастливые деньки, где мать трезва и, уложив мою голову на колени, поет красивые песни. До слез грустные, но красивые. Ее холодные руки гладят меня по спине и чешут макушку. Там хорошо. Спокойно.
Но сейчас меня возвращает в другое детство. Я закрываю глаза и вижу череду уродливых картинок, которые подобно пулям дробят мой череп.
Мама. Нагреватель. Дикий крик.
От водной процедуры меня отвлекает отец. Он долбится в дверь. Дерзко. С вызовом. Он вынуждает.
Нельзя. Еще рано.
Я включаю игнор, но когда дверь обещает слететь с петель, нервно выдвигаю засов и готовлюсь избить злостного нарушителя моего покоя.
– Соскучился по гипсу?! – рычу я, когда показывается испуганная голова старика. – Я начну с рук и переключусь на ноги, понял?
– Успокойся, – еле внятно выговаривает помятый отец и показывает на входную дверь. – К тебе пришли там. Выйди.
Что?
Отодвинув мерзкое существо, я толкаю ладонью дверь, и та полностью отворяется. Наступает тишина. Мое тело деревенеет, и только скатывающиеся по телу капли воды возвращает какую-либо чувствительность.
Какого хрена?
На пороге моей убитой квартиры стоит она. Ее взгляд перепуган, дурацкая шапка сдвинута набок, девчонка пытается улыбнуться, но выходит жалко.
Что она тут делает? Как нашла?
– Привет. Я принесла тебе список заданий, – неуверенно бормочет она. – Извини, что не предупредила, но ты не отвечал и…
Какого хрена?!
Она смотрит только на меня. Ни на беспорядок, ни на пьяного отца, ни на пакет с мусором у нее под ногами, только на меня.
Что она тут делает? Чего хочет? Она что-то знает?
– Витя? – пищит девчонка. – Меня попросили передать…
Как мягко она произнесла мое имя. Совсем как мама, когда пробуждала ото сна. Совсем как мама, когда попросила нагреть ванну.
– … я подумала, что ты приболел.
Что она мямлит?
Вернувшись в реальность, я резко срываюсь с места. Влетаю в тапочки, набрасываю куртку на влажное тело, беру пищалку за шкварник и выталкиваю в подъезд.
– Что ты делаешь? – возмущается она.
Боится, но не показывает виду. Что ж, это дело легко поправимое.
Мне не составляет большого труда оттолкнут ее подальше, а потом вцепиться в куртку и приподнять над лестничным проемом.
– Перестань! Что ты творишь?!
Она что-то бормочет, но я ее не слышу. Я смотрю сквозь нее. Смотрю на лестницу. Она высокая. Интересно, она сломает себе шею? Или только ключицу? Я должен знать наверняка, пока еще не отпустил. Хочу увидеть ее полет.
– Очнись! – меня остужает слабая пощечина. – Да что с тобой такое?
Наши взгляды встречаются. Впервые, кажется. Я прерываю дыхание.
Большие ореховые глаза. Бледные губы. Вздернутый нос. Чумазая щека. Скорее всего это варенье. Она что, улыбается? Улыбается сквозь страх? Теперь я не хочу скидывать ее с лестницы. Я хочу кое-что похуже.
– Отпусти меня, придурок! – запыхавшись, брыкается она. – Я всего лишь принесла домашнее задание!
– А я сказал тебе, что болен! – кричу я, вернувшись в реальность.
Она практически плачет, но продолжает улыбаться.
– Ты не говорил! Ты ничего мне не ответил!
– А ты сама не видишь?! – вырывается у меня.
Она затыкается. Моргает. Дышит. Моргает. Смотрит.
Почему она так смотрит на меня? Почему так смотрит?
– Просто дай мне уйти, – заикается она. – Дай уйти и все.
Русые пряди прилипли к ее взволнованному лицу. В глазах пляшут испуганные мотыльки. Мне хочется ее поджечь, как ту марлю. Уверен, пламя получится восхитительным. Мне хочется спрятаться от нее, как от той ванны. Уверен, она тоже этого хочет.
– Витя, пожалуйста…
Выдохнув, медленно ставлю ее на ноги.
Шатаюсь. Дышу. Кажется, немного стыжусь. Хотя нет. Это не стыд, что-то другое. Ухожу и демонстративно хлопаю дверью.
Что ей нужно от меня? Зачем она так смотрит?
Глава#5. Варя
Я ядом капаю на раны,
А боль ревниво в вечной памяти храню.
Мне легче очертить фатальные изъяны,
Чем разукрасить черноту души твоей.
Мне легче разбудить покойника,
Чем увидеть страх в твоих фарфоровых глазах.
А ведь душа навеки беспокойная,
Умыта горечью, истерзана, она в колючих швах.
Последний учебный день второй четверти. Последний урок. География. Самостоятельная работа. За окном снег валит хлопьями, он буквально укутал деревья в белоснежные одеяния, а густой туман превратил середину дня в наступающий вечер. Отличная вдохновляющая погода.
В классе так тихо, что слышны щелчки тока в лампах. Олег Петрович задумчиво листает каталог с женской парфюмерией – выбирает подарок жене. Одноклассники нависли над своими тетрадями, старательно делая вид, что разбираются в широтах и меридианах, но на самом деле отсчитывают секунды до конца урока, ибо совсем скоро их ждет долгожданная свобода. Я же нахожусь в своем маленьком мире, где нет места веселью, но есть ямб и хорей, душа и рифма. Здесь невероятно уютно, но резко распахнувшаяся дверь, заставляет меня вернуться в реальность.
– Можно? – равнодушно интересуется Звягин, облокотившись о дверной косяк.
Его появление становиться неприятной неожиданностью, ведь я понадеялась не лицезреть его больше. Никогда. Впрочем, удивилась не только я.
– А
