делом, но первое, о чем я переживаю — что подумает обо мне Андрей. Он не будет ставить палки в колёса — не в его характере. Но гонщик в курсе, что за рулём не было никакого личного водителя.
— И кто же согласился участвовать в подобной авантюре? — спрашиваю сиплым голосом.
Пальцы сами собой сжимаются в кулаки. Чувствую, что так нечестно и неправильно, но с другой стороны — я же сама набрала номер близкого человека после ДТП, чтобы попросить помощи и защиты. Вот он и защищает — как может и как умеет. Делая всё, чтобы исправить мои чудовищные ошибки.
— Какая разница, Жень? — неприятно кривит лицо отец. — Есть люди, которым плевать на запятнанную репутацию. Мне и тебе — нет.
Озвученное глубоко ранит. На самом деле мне как раз таки плевать на репутацию, но так как я — часть своего отца, то деваться некуда. К сожалению, перекладывание вины на другого человека никак не успокоит мою взбушевавшуюся совесть.
— Я же должна знать, как зовут моего личного водителя, и как он выглядит, — пожимаю плечами.
— Когда придёт время — расскажу подробнее. В данный момент я тщательно прорабатываю этот вопрос.
Понятливо кивнув, опускаю взгляд. Смаргиваю проступившие слёзы.
— Пап, я до сих пор помню тот глухой удар. Скрежет шин, лежащего на асфальте гонщика. Это было ужасно. Если бы я не мчала на огромной скорости и внимательно смотрела на дорогу, то никого бы не покалечила.
— И что? Считаешь, что должна понести за это заслуженное наказание? Думаешь, ты единственная, кто отмазывается подобным образом? А, Жень?
Вздрагиваю, когда отец ударяет кулаками о стол.
— Отвечу за тебя — нет, не должна. И пойми меня — я поступаю так, как считаю нужным. Это решение больше не обсуждается. Ты чистая и беззлобная девочка, которая невольно оступилась. Моя цель как родителя — подхватить тебя и не дать упасть. Чего бы мне это ни стоило.
Он шумно дышит, шея покрывается красными пятнами.
— Ты знаешь, что травматизм у гонщика — это почти норма? Как и смертность, Жень. Такой спорт, бывает. На адреналине, риске. Балансе между жизнью и смертью. Кто знает, если бы не ты, то может быть, в Монте-Карло ему вообще было суждено умереть!
Наверное, папа думает, что успокоит меня этим, но ничего подобного — трясёт ещё сильнее.
Я поднимаюсь из-за стола, убираю грязную посуду в раковину и мою чашку. Отец не унимается и продолжает доказывать собственную правоту на совершенно неуместных примерах.
Позже, будучи в напряженных отношениях, мы желаем друг другу доброй ночи и расходимся по комнатам.
Мне не сразу удаётся уснуть, потому что я пытаюсь представить реакцию Андрея, когда он узнает о несуществующем личном водителе. Вот позор-то.
Скорее всего, на его лице отобразится кривоватая ухмылка. Он скажет что-то вроде: «Я так и думал. Папина дочка, мажорка — что с неё взять».
Когда проваливаюсь в сон, то мне снится гонщик. В душе, с голым торсом. Я кожей чувствую его злость и агрессию. Впитываю её в себя до последней капли.
Трогаю горячий живот кончиками пальцев, искреннее жалею. Андрей безжалостно бьёт меня словами, а затем… накрывает мои руки своими ладонями и сжимает. И так жарко становится, что, когда звенит будильник и я возвращаюсь в реальность, то обнаруживаю мокрую насквозь футболку.
— Доброе утро, котёнок, — как ни в чем не бывало произносит папа, когда я застаю его на кухне в домашней одежде и фартуке.
У нас есть семейная традиция. В будние дни готовлю я, а в выходные — он.
— Доброе. Пахнет изумительно. Это омлет с томатами и беконом?
— В точку. Я почему-то думал, что ты попозже проснёшься. Хотел успеть ещё и блинчики.
Сев за тот самый стол, за которым вчера состоялся громкий разговор — признаюсь как есть. Встала раньше потому, что планировала приготовить для Андрея домашней еды. Раз он оставил меня в качестве единственного посетителя, то нужно оправдать этот почётный статус на максимум.
Позже мы с папой завтракаем и смотрим любимый сериал. ДТП не трогаем — слишком остро, поэтому обсуждаем другие актуальные темы. Например, мою стажировку.
После этого я убираю посуду в мойку, занимаю плиту и начинаю варить домашний куриный бульон, кашу и постную говядину. Не исключено, что еда отправится в мусорное ведро, как и всё, что я приносила раньше, но попробовать стоит.
Когда заканчиваю — папа уже собран и ждёт меня в машине, чтобы закинуть по дороге в больницу. Он собирается в гости к друзьям, и, судя по частым звонкам и сообщениям, не один, а с Ириной.
Я тороплюсь и надеваю первое, что попадается под руку: короткие шорты и свободную белую майку. Длинные волосы собираю в удобный высокий хвост.
— Уверена, что не хочешь со мной? — спрашивает отец, когда останавливается у ворот больницы.
— Да. Передавай Тёмке привет.
В груди плещется странное чувство, которого совершенно точно не было раньше. Я вдруг осознаю, что хочу увидеть гонщика. Хмурого, злого. Неважно. Просто хочу.
— Жень, чтобы снизить уровень твоего самобичевания, скажу, что, если Андрей будет проходить реабилитацию у Литвина — я проверну одно приятное дельце.
Я тут же закатываю глаза. В последнее время мне не совсем нравятся папины идеи.
— Не волнуйся, ничего такого, — спешно оправдывается. — Просто оплачу реабилитацию, а Валера скажет Бакурину, что это скидка лично от него за былые заслуги перед Родиной. К сожалению, скоро о нём забудут, поэтому, уверен, гонщику польстит, и он не откажется.
Из уст папы это звучит не слишком красиво, но я не осекаю. Только бы Андрей согласился на эту клинику. Только бы…
Когда иду к отделению, то уже не дрожу и не волнуюсь. Разве что самую малость. Смотрю на окна палаты, предвкушаю. Размышляю: стоит ли надевать броню, или обойдётся?
На посту медсестры узнаю, как себя чувствует гонщик. Мне отвечают, что в целом неплохо, но снова поднимается высокая температура. Во избежание гнойных процессов назначат дополнительные анализы и рентген. Антибиотик ему капают уже давно.
Открыв дверь без предварительного стука, попадаю в белоснежную палату. Андрей лежит на кровати под капельницей и смотрит на дисплей телефона. Судя по мелькающим быстрым кадрам — гонки. Он должен быть там, а не здесь. И сейчас будто нарочно себя мучает.
Моё сердце невольно сжимается. В одном из интервью
