Баронесса фон Вальрехт сладко почивала на полу в обнимку с подушкой, одетая в один сапог, джинсы и лифчик. Спиртным от нее несло так, словно кто-то разбил в номере бутылку джина.
Проходя мимо, Филипп с трудом поборол в себе искушение дать ей пинка. Раздевать ее и укладывать на постель не стал — обойдется, вместо этого взял в баре бутылку коньяка и вышел из номера. Опрокинуть пару стаканчиков в мужской компании стало для него в последнее время недостижимым удовольствием, и предложение Теда пришлось весьма кстати.
Когда на следующий день после похода в «Локомотив» Бруни заметила, что Филипп не в настроении, то про себя хихикнула. Как он ни напускает на себя непрошибаемый вид, но ревнует, несомненно и бесспорно!
Но решила ничего не говорить и не портить отношения. Наоборот, заскочив к Рене, чтобы пригласить ее в ночной клуб, потихоньку спросила у Теда, перепихнулись они вчера или нет (ну что поделаешь, если она почти ничего из того, что было после выхода из «Локомотива», не помнит!)
Выяснилось, что нет. Если честно, у нее отлегло от сердца — не из-за Филиппа, из-за Рене. Конечно, та тоже неправа, что ни с того ни с сего ушла, но все равно, не хотелось ее обижать.
Выйдя из номера Рене, она решила тут же успокоить Филиппа:
— Зря дуешься. Ничего у меня с ним не было!
Он иронически приподнял бровь.
— Я его спросила, — честно объяснила Бруни.
Филипп безразлично пожал плечами.
— Ну что ты злишься — я же тебе говорю!
— Я не злюсь.
— Злишься, я вижу!
— Нет. Это все равно, что сердиться на корову за то, что у нее на попе хвост растет.
Сравнение Бруни не понравилось.
— Если уж о хвосте говорить, так ты, между прочим, первым за Рене, задрав хвост, поскакал! — напомнила она. — И меня одну бросил.
Филипп сердито засопел, всем своим видом показывая, что продолжать разговор не собирается.
Увы, эта история, которая выеденного яйца не стоила, имела далеко идущие последствия.
Прошел день, два… неделя — Филипп продолжал пребывать «не в настроении». У него снова появилась манера не отвечать на вопросы. Точнее, отвечать неопределенной иронической ухмылкой и пожатием плечами.
Объясняться с ним Бруни не хотела, надеялась, что он постепенно сам вернется в норму — не впервой, слава богу! Хотя, когда она после возвращения в Мюнхен постучалась к нему, сердце слегка екнуло: а ну как не впустит, скажет через дверь какую-нибудь гадость?! Но нет — открыл и даже принес два стакана, когда она помахала прихваченным с собой шейкером с мартини.
Но вне постели… если раньше их отношения можно было назвать дружески-официальными, то теперь первая часть этого определения почти сошла на нет.
Впрочем, Бруни было не до того, чтобы обращать внимание на настроения всяких зануд. До выставки оставалось не так уж много времени, а ей хотелось, помимо изготовления уже запланированных «экспонатов», освоить новую технику: византийскую мозаику, и, если получится, сделать в ней несколько вещиц.
В мастерской она торчала теперь с утра до вечера, еле хватало времени и сил перед ужином немного поплавать, а после ужина — прослушать автоответчик и ответить на срочные звонки.
Рождество подступило внезапно. Она даже слегка опешила, когда из автоответчика раздался голос отца: «Мелли, срочно сообщи мне, что ты собираешься дарить маме на праздник!»
Рождество было одним из тех праздников, которые, по мнению отца, требовали присутствия всей семьи и соблюдения всех традиций — от непременного капустного супа и домашней колбасы до подарков, разложенных под елкой. И вот с этими подарками в прошлом году произошел небольшой казус.
Мамаша обожала драконов. Это был ее талисман — так она, во всяком случае, говорила. Поэтому, увидев в каталоге шикарный кофейный сервиз с драконами, Бруни, ничтоже сумняшеся, заказала его в качестве рождественского подарка матери. Увы — отцу пришла в голову та же «светлая» идея.
Вроде бы ничего особенного, мамаша посмеялась над совпадением — но отец, с его привычкой к перфекционизму, был недоволен и в этом году решил, очевидно, принять меры, чтобы такое не повторилось. Что ж — хорошо, что позвонил. А то с этой выставкой и Рождество, и подарки совсем из головы вылетели…
Покупка рождественских подарков для Бруни всегда была делом серьезным. Так что на следующий день, вздохнув при мысли о мастерской, где только-только что-то начало получаться, она поехала по магазинам.
С подарком мамаше удалось разобраться быстро. На этот раз Бруни решила обойтись без драконов и купила ей антикварный бронзовый подсвечник с купидонами.
Тяжелый. Поэтому тут же подозвала Филиппа, похвасталась:
— Во — правда уродство?! Мамаше подарю на Рождество. Отнеси быстренько в машину!
Он смерил ее взглядом, от которого у неподготовленного человека наверняка возникло бы желание огреть его чем-нибудь потяжелее, но послушно унес подсвечник и через пять минут вернулся с пустыми руками.
Покупки заняли весь день — помимо подарков родственникам и знакомым, не грех было и себя побаловать. Она долго облизывалась, разглядывая супермодный комбинезон из белого шелка с вышивкой: было ясно, что он просто создан для нее — как и то, что на Рождественскую вечеринку в доме у отца это надевать не стоит. У папаши в отношении женских нарядов вкус был, увы, весьма консервативный.
Комбинезон она все же купила — не смогла удержаться.
Что больше всего ее удивляло — это то, что Филипп к покупке рождественских подарков не проявил ни малейшего интереса. Она выбирала, сравнивала, советовалась с продавцами — он со скучающим видом стоял где-то сбоку.
Свое удивление Бруни «озвучила», когда они, чтобы перевести дух, зашли в кафе.
— А ты что — никому ничего на Рождество покупать не собираешься?!
— Нет.
— Почему?!
Он пожал плечами, словно не считая нужным отвечать на глупые вопросы. Но, по мнению Бруни, вопрос был вовсе не глупый и не праздный.
— У тебя же ребенок! Сколько ей уже?
— Два… с половиной.
— И ты что — не собираешься ей ничего на Рождество подарить?!
— Дам сестре денег, она что-нибудь купит, — неохотно объяснил Филипп.
— Нет, но ты же отец! — возмутилась Бруни. — А что она любит?
— В каком смысле? Ну… на качелях качаться…
— Игрушки она какие любит? Кукол, или там… роботов — хотя нет, она же девочка. Как ее зовут?
— Линни, — хмуро сказал он. Чуть подумал, вздохнул и встал. — Ладно, посиди тут — я скоро приду.
