«Неужели ты думаешь, что я холодно и расчетливо уничтожил твою заветную мечту?!» – «Нет, я не верю в это, конечно же, нет!» – откликнулось сердце Мейлин.
Однако пока она пыталась обрести уверенность в себе, набраться мужества и дать понять этому мужчине, который использовал ее как игрушку, что она действительно любит его, в ее глазах читался только испуг, и Сэм интерпретировал это иначе: как уверенность в его виновности.
В этот миг Сэму больше всего на свете хотелось убраться из Гонконга, но выражение его лица осталось невозмутимым, не выдавая его желаний. Он еще некоторое время задержал свой взгляд – иронический и одновременно призывный – на Мейлин и, только вспомнив о ее ранимости – как поразительно жизненно она умела изображать ее! – устыдился и медленно отвел взгляд в сторону.
– Ну и что теперь, Джеймс? – спросил он.
– Что ты предлагаешь?
– Ты имеешь в виду, кроме тайфуна? Предлагаю снять штукатурку со здания в любом месте и убедиться собственными глазами. Качество везде будет одно и то же, и превосходное.
– Я предложу сделать это строительной комиссии, – ответил Джеймс. – Однако на это потребуется много времени. И пока это их не очень-то интересует. Пока что все полагают, что мы втроем сговорились, чтобы надуть банк, не говоря уже о народе Гонконга.
– Так что мы пойдем ко дну все вместе?
– Похоже на то.
Когда в дверь позвонили, Алисон открыла не сразу и неохотно. Оставалось только два дня до одиннадцатого декабря, и она все время проводила в лаборатории, проявляя фотографии, чтобы передать их Джеймсу – вернее, миссис Лян – утром этого дня.
Но увидев выражение лица Мейлин, Алисон пожалела, что не бросилась к двери немедленно.
– Мейлин, что случилось? Что произошло?
Из окна гостиной Алисон открывался прекрасный вид через залив на «Нефритовой дворец». Мейлин стала спиной к нему, не желая видеть отель, но Алисон хорошо видела сияющую, несмотря на хмурый декабрьский день, зеленовато-белую башню, словно презиравшую сгустившиеся над Гонконгом – и над ней самой – тучи.
– Наверняка в этом виноват кто-то другой, – спокойно сказала она, выслушав рассказ Мейлин. – Я плохо знаю Тайлера, но он ничего не смог бы сделать без помощи Сэма, а Сэм никогда не пойдет на такой подлог, никогда не поступит так бесчестно, так разрушительно. Вы ведь тоже в это не верите?
– Да, – призналась Мейлин, сожалея, что у нее не хватило мужества открыто дать понять Сэму, что она не верит в его виновность. Ну и что, что он развлекся ее глупой доверчивостью? Все равно воспоминание о его сверкающих голубых глазах останется навсегда.
– А Джеймс? Неужели он в самом деле верит, что Тайлер и Сэм могли так подвести его?
– Не знаю, что думает Джеймс, наверняка он взбешен, но внешне он был спокоен. Впрочем, все они были спокойны. – Мейлин нахмурилась. – «Нефритовый дворец» так много значит для Джеймса.
– Я знаю, – тихо сказала Алисон. – И для вас тоже.
Алисон чувствовала, что в ней зарождается гнев по отношению к тем, кто так гнусно испортил блестящую победу Джеймса и Мейлин, но тут же она ощутила раздражение из-за их наивности; они вложили так много – души, сердца, страсть мечты – в нечто столь преходящее, как сталь и бетон.
– В общем-то, какое имеет значение – откроется «Нефритовый дворец» в конце концов или нет!
– Что? Алисон, что вы такое говорите?!
– Вы читали когда-нибудь «Волшебник из страны Оз»?
– Разумеется, но какое…
– Ну, тогда вы помните путешествие Элли, Чучела, Железного дровосека и трусливого Льва в Изумрудный город. Они думали, что Волшебник даст каждому то, чего им не хватает. Но Волшебник оказался просто миражом. Он ничего не мог им дать. Вот и «Нефритовый дворец» такой же мираж, Мейлин, это всего лишь символ! Для Джеймса он олицетворяет обещание, данное Гуинет. Он, мне кажется, больше всего похож на Дровосека: считает, что у него нет сердца, что отель – это и есть его сердце. Когда я впервые прилетела в Гонконг, мне казалось, что я – это Элли, а теперь мне кажется, что я – это Лев, так как мне не хватает мужества понять, кто я есть на самом деле. Я буду сражаться за свою мечту, за людей, которые мне дороги.
Алисон уже начала эту борьбу. Когда она остановилась, ее глаза блестели так же ярко и уверенно, как стены и дома Изумрудного города.
Но может быть, изумруды слишком ярки, слишком ослепительны? А может быть, ее хладнокровное сравнение было слишком сильным, это уже за пределами их отношений? Так или иначе, Мейлин вдруг резко отвернулась от нее и вперила взгляд в фантастическую нефритовую башню за окном.
Алисон запнулась, слова оправдания застряли у нее в горле в надежде, в ожидании…
И вдруг Мейлин сказала, вернее, спросила, и в ее голосе звучало удивление и надежда:
– Теперь я – Элли? Так ведь?
– Мне кажется, да, – так же мягко и с той же надеждой ответила Алисон. – Вы ищете свой дом, свое место в этом мире. «Нефритовый дворец» – это просто предлог для возвращения в Гонконг. Настоящая же причина – это ваша мать… ведь так?
– Да. Скорее всего, это так. – Мейлин снова повернулась к ней, став спиной к ложной и разрушенной мечте, повернулась лицом к сестре, к единственной, кто знал, о чем нужно на самом деле мечтать. – Я думаю завтра пойти посмотреть на нее, хотя бы издалека.
– Ах, Мейлин! Я так рада за вас! Но почему же – издалека?
– Завтра вечером будет открытая дискуссия, митинг в Колизее. – И Мейлин с гордостью пояснила Алисон: – Моя мать – радикал, она примет участие в этой дискуссии. Это не самое лучшее место для встречи – там будут тысячи людей, – но…
– Это только первый шаг. Вы хотите, чтобы я пошла с вами?
– Нет, благодарю вас, – Мейлин благодарно посмотрела на Алисон. – Но может быть, я смогу позаимствовать у вас хоть немного мужества?
– Добрый день, миссис Лян, это говорит Алисон Уитакер. Я не сомневаюсь, что мистер Дрейк сейчас занят, но я хотела бы оставить для него сообщение.
– Я слушаю.
– Не могли бы вы спросить его, сможет ли он поужинать со мной сегодня вечером? Скорее всего, я распоряжусь, чтобы из «Дюморье» что-нибудь прислали в мой номер, но несмотря на это, ужин предполагается формальный.
Миссис Лян обещала передать просьбу Алисон сразу после того, как мистер Дрейк закончит говорить по телефону. Следующие полчаса Алисон, как львица, мерила шагами номер – львица, которая забыла, что такое страх. Она теперь знала, кто она и что для нее действительно ценно в жизни… и она собиралась сражаться за людей, которые были ей дороги.
Наконец раздался звонок, но звонила не миссис Лян.
– А вы, кажется, меня не боитесь, – сказал он.
