Муди пристально посмотрел на меня. Я понимала, что он подозревает. Как могла, старалась отвлечь его внимание.
– Что за ротозеи! – сказала я, показывая ему паспорт. – Ты только взгляни. Я ждала целый день, а они выдали мне паспорт с ошибкой. Здесь написано «Германия». Я должна его отнести на исправление.
Муди посмотрел паспорт и согласился. Действительно, данные в паспорте не совпадают с данными в свидетельстве о рождении.
– Завтра, – буркнул он.
Больше он не произнес ни слова. Утром я старалась убедить Муди, чтобы он позволил мне ехать в паспортный стол одной: ведь справилась же я вчера. Но он не обращал ни малейшего внимания на мои аргументы. И хотя на тот день у него были назначены пациенты, он поехал со мной. Мы очень быстро добрались до места назначения. Там он сразу же нашел своего знакомого, отдал ему паспорт, и через пять минут у него в руках был правильно заполненный документ – официальное разрешение на выезд из Ирана, но… для меня одной.
Муди забронировал мне билет на пятницу, 31 января.
– Все готово, – сказал Амаль. – Наконец-то! Это произошло за три дня до моего отъезда, во вторник утром. Завтра, когда Муди будет в клинике, мы с Махтаб уедем, перечеркнув его планы за два дня до срока.
Амаль подробно ознакомил меня со своими намерениями. Несмотря на все его усилия, план вылета в Бендер-Аббас и пересечение границы на моторной лодке был все-таки еще недоработан. Поскольку Муди начал действовать столь решительно, Амаль предложил воспользоваться одним из резервных вариантов. Мы с Махтаб полетим до Захедана самолетом в девять часов утра. Там мы должны присоединиться к группе профессиональных контрабандистов и через почти непроходимые горы добраться до Пакистана. Контрабандисты доведут нас до Кветты, откуда мы вылетим в Карачи.
Меня охватила паника. Совсем недавно я прочла в газете «Хаян» об австралийской семье, увезенной в Кветту местной бандой и переданной в Афганистан. Там этих людей продержали восемь месяцев. Я могла представить себе пережитый ими кошмар.
Я рассказала Амалю об этой истории.
– Это правда, – подтвердил он. – Такие случаи происходят постоянно. Но вам не удастся покинуть Иран без риска.
Нам нужно было бежать сейчас же. Я не могла больше позволить себе роскошь выслушивать привычный совет Амаля: «Потерпите, пожалуйста». Скорее нужно было воспользоваться советом моего отца: «Хотеть – значит мочь».
Я дала Амалю на сохранение пластиковый мешок с запасной одеждой для меня и Махтаб, а также менее значительные вещи, которые мне не хотелось оставлять дома. Среди них был большой тяжелый гобелен, представляющий бытовую сцену: мужчины, женщины и дети у ручья. Мне удалось сложить гобелен в пакет размером около тридцати сантиметров. Кроме того, там были фиалки и шафран, которые подарила мне на Рождество Амми Бозорг.
Я слушала Амаля, и беспокойные мысли роились в моей голове. Вести из Америки были и хорошие, и печальные одновременно. Отец упорно цеплялся за жизнь, ожидая нас. Я была готова бежать. Завтра я постараюсь сделать так, чтобы Махтаб немного задержалась. Я должна быть уверена, что школьный автобус уедет без нее. Потом я сама отведу ее в школу. На улице я сообщу ей радостную новость. Когда мой ничего не подозревающий муж поедет в клинику, мы с Махтаб встретимся с Амалем, который отвезет нас в аэропорт и посадит в самолет до Захедана.
Что за ирония судьбы: мы убегаем той же дорогой, о которой говорила госпожа Алави! Что с ней могло приключиться? Не исключено, что ее арестовали. А может быть, она уже покинула страну? Я надеялась, что ей это удалось.
– Сколько это будет стоить? – спросила я.
– Просят двенадцать тысяч долларов, – ответил он. – Не забивайте себе этим голову, пожалуйста. Вы мне вышлете их по возвращении в Штаты.
– Я вышлю деньги сразу же, – обещала я. – Спасибо вам.
– Не за что.
Почему Амаль делал все это для нас, рискуя солидной суммой и полагаясь лишь на мою порядочность? Пожалуй, в какой-то степени я знаю причину, хотя никогда не спрашивала его об этом. И прежде всего Амаль – это ответ на мои молитвы, христианские и мусульманские, ответ на совершенный мною наср, на мою просьбу к имаму Мехди, на мое паломничество в Мешхед. Мы с ним верили в одного и того же Бога.
Амаль хотел что-то доказать себе, мне, всему свету. Полтора года я была заложницей в стране, которая, как мне казалось, заселена лишь ничтожествами. Хозяин магазина Хамид первым доказал мне ошибочность моих суждений. Поступки Алави, Шамси, Зари, Ферест и некоторых других убедили меня, что нельзя выносить людям приговор заранее. Даже Амми Бозорг по-своему доказывала о своих добрых намерениях.
Мотивы, которыми руководствовался Амаль, были одновременно и простыми и сложными. Он хотел помочь двум невинным жертвам иранской революции. Взамен он ничего не требовал. Его единственной компенсацией будет удовлетворение, если операция закончится благополучно.
Закончится ли благополучно?..
Статья об австралийской семье, а также то, о чем говорил господин Винкоп, пугали меня. Я помнила его слова: «Заберут у вас деньги, привезут к границе, надругаются, убьют или отдадут в руки охраны».
Сейчас это уже не имело значения. В пятницу я могу сесть в самолет, с комфортом долететь до Америки, но никогда больше не увижу моего ребенка. Или же завтра я возьму свою девочку за руку и вместе с ней отправлюсь в крайне опасное путешествие. Мой выбор был однозначным.
Или я умру в горах, или отвезу свою дочь в Америку.
Я вышла из такси и, дрожа от холода, с трудом пробиралась по грязной улице. Скоро придет из школы Махтаб, потом Муди вернется из клиники. Вечером Шамси, Зари и Хакимы придут к нам на прощальный ужин. Все они уверены в том, что я вылетаю в пятницу. Я должна взять себя в руки и ничем не выдать своих планов.
Приближаясь к дому, я заметила Муди и Маммаля. Оба они смотрели на меня. Муди был взбешен настолько, что даже не обращал внимания на ледяной ветер и усиливающийся снегопад.
– Где ты была?! – заорал он.
– В магазинах.
– Лжешь! У тебя нет никаких пакетов.
– Я искала подарки для мамы, но ничего не нашла.
– Лжешь! – повторил он. – Иди домой. Останешься здесь до пятницы.
Итак, мне нельзя выходить из дома, нельзя пользоваться телефоном. В ближайшие три дня я буду в заключении. Он взял свободный день в клинике, чтобы остаться дома. На время приема пациентов Муди закрыл телефон в своем кабинете. Вторую половину дня я провела на внутреннем закрытом дворе, который все время просматривался из окна кабинета. Мы с Махтаб слепили снежную бабу, завязали ей ленточку любимого Махтаб цикламенового цвета.
