В длинном белом платье с высоким разрезом сзади и тонкими бретелями на плечах Люсия выглядела чрезмерно броско для того места, в котором оказалась. За несколькими деревянными столиками сидели два не совсем трезвых типа и третий – толстый, как воздушный шар, с гладко выбритым черепом, видимо скандинав. Перед ним стояли рядком три кружки пива и возвышался стог картофеля фри. Лениво забрасывая в рот картофельные палочки, он щелкал каналами и тупо пялился на экран телевизора.
– Стакан холодной воды, пожалуйста, – обратилась она к бармену.
– Может быть, чего-нибудь еще? – приподнял пышные усы немолодой бармен, удивляясь необычной посетительнице.
– Ни в коем случае, – улыбнувшись ему, пробормотала Люсия, – мне уже достаточно.
За столиком сзади возникло оживление.
– Смотри, какой Гибралтар! – шутил длинноволосый парень, глядя на ее спину.
– Гибралтар… – мечтательно вторил его товарищ.
– Ты хоть понял, о чем я говорю?
– Как тут не понять? Гибралтар!
– Вон он!
– Разве там? А-а-а! Что ж ты сразу не сказал! А какие за ним открываются виды…
– Чудо ножки, словно бивни.
– Кривые, что ли?
– Кожа такая же матовая.
– Красавица, иди к нам!..
Она жадно пила воду. Голоса парней смешивались со звуками телевизора: испанские футболисты проиграли аргентинцам два ноль, кока-кола отлично утоляет жажду, пятнадцатилетний Хосе Мартинес выиграл стереосистему, и – вдруг… Что?! Люсия резко повернулась на стуле, вскочила и бросилась к телевизору. Недопитая вода выплеснулась на белый подол, стакан со звоном разлетелся осколками по полу. Из-за стойки выбежал бармен, видимо решив, что подвыпившие парни не ограничились словесными знаками внимания к случайной посетительнице. Но она, сжав выхваченный у толстяка пульт побелевшими пальцами, смотрела на экран телевизора.
– В чем дело? – спросил бармен.
– Какой-то пианист умер, – коверкая испанские слова, ответил толстый скандинав.
Уже убрали портрет в траурной рамке, уже исчезла жизнерадостная в любых обстоятельствах дикторша, и на экране был только он – живой, несравненный. Звучали его испанские импровизации… Звучали, перемежаясь в мыслях Люсии с обрывками только что услышанных фраз: «После долгой, многолетней болезни», «третья операция», «всемирно известный»… Она не ослышалась. Сначала ей показалось, что ослышалась, а теперь… Музыка была прекрасна, так же прекрасна, как тогда, в Тель-Авиве. Тысячи лепестков, голые маковые головки… Языки пламени, словно руки, руки, словно языки пламени… Встряхнуть юбкой, вытанцевать всю боль, всю горечь, весь ужас… Поворот – гордый взгляд – смех соперниц – блеск кинжала в складках юбки…
Люсия уронила пульт и бросилась к выходу. Ей вслед смотрели недоуменные лица.
– А платить? За стакан? – кричал бармен, но она не слышала его, она, ничего не видя, шла по раскаленной улице, натыкаясь на прохожих, хватаясь за углы зданий и водосточные трубы. Ей казалось, что из каждого окна льются эти божественные звуки, разрывающие ее колотящееся сердце в клочья…
Она не знала, сколько времени прошло, прежде чем, присев на строительные плиты у какого-то окраинного пустыря, она немного успокоилась. Место казалось ей незнакомым и странным, почти неземным. Непонятно, как она сюда попала, как у нее хватило сил забрести в такую глушь.
Клубок распутался самым неожиданным образом. Разве она могла подумать, что и внезапная холодность Дэвида и полное отсутствие каких бы то ни было упоминаний о нем в последних письмах Пола, несмотря на ее откровенные намеки, имеют в своей основе одну, такую страшную причину. Дэвид болел, он умирал! А теперь его нет… невозможно поверить! В ее жизни его нет уже более двух лет, но она даже не задумывалась о том, как ей необходимо было знать, что он есть хоть где-нибудь на этой земле… А теперь его нет нигде!
Глубокой ночью она добралась до дома, открыла ящик стола, достала кружевной сверток, надела на руку кольцо с зеленым камнем и, приложив его к губам, наконец разрыдалась.
За окном рассыпал неиссякающую морось Лондон. Люсия посмотрела на дом напротив, давно ею до малейших подробностей изученный, но сейчас ставший от не прекращающихся всю неделю дождей более ярким, заколола волосы в тяжелый узел на затылке и подошла к кроватке поправить одеяло на спящей Букашке. Так они с Полом называли восьмимесячную Эльзу Уильямсон – крупную большеглазую красавицу, больше всего на свете любившую елозить своими прелестными ножками, сбрасывая белые с розовыми облаками пододеяльники.
– Боже мой! Проклятая животина! – Рядом с ребенком в кроватке удобно расположился наглый черно-белый котище Торин, с самого начала весьма ревниво воспринявший появление Букашки. Проснувшаяся девочка удивленно хлопала глазами и косилась на оккупанта. Поднатужившись, Люсия подняла кота за шкирку и хотела было выбросить из детской, но в последний момент сжалилась:
– Как тебе не стыдно, Торин?! Больше не смей этого делать! Нельзя обижать маленьких!
На лестнице послышались торопливые шаги.
– Уже проснулась? – поразилась Джоанна, полная, пышущая здоровьем сорокапятилетняя нянька Букашки.
– Разбудили, – недовольно пояснила Люсия.
Лицо Джоанны при виде детской головки с радостно распахнутыми глазами-бусинками и несколькими белокурыми колечками надо лбом выразило неподдельный восторг. Люсия подняла Эльзу за подмышки, с удовольствием ощутив ее увеличивающуюся с каждым месяцем тяжесть, и предоставила няне возможность поймать смешные складчатые ножки в розовых ползунки.
– По-моему, она еще не выспалась. Ну что, малышка, не хочешь рассказать нам свои сны? – заворковала Джоанна.
– Пусть это лучше останется ее маленькой тайной, – вмешалась Люсия. В отличие от няньки она воспринимала детский крик болезненно. Ей было непонятно, как можно кричать безо всякого повода, и она каждый раз старательно выискивала причины недовольства маленькой Эльзы. – Спасибо, Джоанна, вы можете идти. Скоро придет Пол, и мы справимся сами.
– Не забудьте дать нашей красавице вечернюю порцию витаминов. – Джоанна неуверенно опустила руки, как будто тяготившие ее в отсутствие работы, и робко добавила: – Может быть, сварить вам кофе?
– Спасибо, если вы согласитесь выпить чашечку вместе со мной…
Она обрадовалась, что не придется быть одной. Ее начинало волновать долгое отсутствие Пола: он обещал вернуться еще час назад. Эти репетиции не дают ему общаться с дочерью, Букашка почти не видит отца!
Вести с Джоанной беседу было вовсе не обязательно, но, сидя на кухне, нянька своим видом источала тепло и спокойствие.
