- А она забеременела.
- А она забеременела, - эхом отозвался Сашка. - И ждала от меня определённой реакции. Самое поганое, что она не сомневалась в моём решении. И это самый ужасный момент моей жизни, я никогда не забуду, как она смотрела на меня. Как побледнела после моих слов, как глаза потухли. Я тогда не воспринял всерьёз, ну расстроилась, девочка, что ж поделать. А потом, спустя годы, вспоминая... Я уже даже не знаю, не помню, как всё было, наверное, я со временем что-то себе придумал. Но оттого ещё ужаснее. Потому что я тогда не готов был её слушать. Я знал, что всё не вовремя, и я просто не хочу.
- Ты её бросил?
- Нет. Я попытался ей объяснить. - Сашка хмыкнул. - Про кинотеатры. А потом попросил сделать аборт. Даже денег дал, последние, что были, все оставил. - Емельянов снова привалился к подушкам, носом шмыгнул. - И уехал заниматься своими делами. А когда вернулся через неделю, выяснилось, что она ушла. Собрала вещи... забрала деньги и ушла.
- Ты её искал?
- Тань, да что её было искать? К родителям уехала. Я за ней, конечно, поехал, меня там встретили весьма прохладно, что и понятно. Но Ольга сама... Я был уверен, что она меня простит. Был уверен, что она... аборт сделала. По крайней мере, я так понял. Я хотел это услышать, и сделал нужные для себя выводы. Но она тогда сказала, что жить со мной не хочет, что простить не сможет, что перестала меня понимать, и ждать устала, и поэтому лучше на этом расстаться. Ты удивишься, если я скажу, что обиделся?
- Ох, Саша.
- Да, вот такая я идиотина. Но я на самом деле разозлился и обиделся. Не понимал, как она может не слышать меня, я ведь ей всё обещал, честь по чести. И свадьбу, и детей, и достаток. Но потом, позже. Ведь чтобы чего-то добиться, нужно время, нужны силы, нельзя отвлекаться. В итоге, она не захотела понять меня, я не захотел понять её, и мы расстались. И я успокоился довольно быстро.
- В этом я не сомневаюсь. Стюардессы пошли косяком.
- На стюардесс, любимая, как и просто на перелёты в тёплые страны, нужно было ещё заработать. Но я почувствовал облегчение. Больше не надо было рваться в Москву, не надо было придумывать оправдания, тратить время, пытаясь успокоить и в чём-то убедить тоскующую женщину. Я работал, я отдыхал, жизнь не шла, неслась вперёд, а время шло. Я об Ольге почти не вспоминал. Иногда ловил себя на мысли, сожаления не чувствовал, просто неловко становилось, и проще было снова забыть. А спустя года два, в Москве случайно встретился с однокурсником, а у того жена с Ольгой, как оказалось, дружбу водит. Ну, и в разговоре просто всплыло, мол, замужем, ребёнок, вот недавно день рождения сыночку её отмечали, двухлетие, подарок дарили... И я как-то за это двухлетие зацепился, осторожно выспросил в каком месяце, какого числа, посчитал... Не выходило по-другому, никак. Мой. Получалось, что аборт она не делала, обманула. Я тогда несколько дней сомневался, сам не свой ходил, а потом плюнул на всё и поехал к ней. Точнее, к её родителям. Оказалось, что она там и живёт, с мужем. Меня увидела, и её прямо перекосило. И отрицать ничего не стала. Я начал ей про даты, что всё посчитал. Ну, знаешь, как мужики считать умеют. - Я сглотнула. А Сашка головой покачал, занятый воспоминаниями. - А она только подтвердила, что ребёнок тот самый, никакого аборта она не делала. Но только меня это никак не касается. Потому что я никто, а у её сына есть отец. Который воспитывает, который любит, который ответственность нести не боится. Взрослый, правильный, серьёзный мужчина, и она его любит. Короче, мне и не снилось. И я стоял на улице, разговаривал с ней, и смотрел, как незнакомый мужик качает на качелях моего сына. И я ничего не мог с этим сделать. Потому что я на самом деле этому пацану никто. Биологический фактор. А мальчишка счастливо смеялся, и крепко держался за поручни. Я почему-то очень хорошо запомнил. Совсем не рассмотрел его лицо, а вот как он за поручни держался, запомнил. И как смеялся, запомнил.
Я секунду сомневалась, потом руку протянула и положила её Сашке на плечо. Потом и щекой прижалась.
- Ты больше не пытался?
- Нет. Знаю, что у них ещё ребёнок родился, в общем, у них семья. Ольга этого и хотела, и я не имею права всё портить. Это даже я понимаю. Влезать и притворяться отцом... шестилетний ребёнок не в состоянии этого понять. Да и я не в состоянии объяснить. У него есть отец, Тань, и я знаю, точно знаю, что из него отец лучше, чем из меня. По крайней мере, для этого ребёнка. У меня права нет влезать в их семью.
Я взяла его под руку и прижалась к его боку.
- Ты прав.
- Да?
Я покивала. Потом спросила:
- Родители знают?
- Нет. К моменту нашего с Ольгой расставания у нас с отцом был пик конфронтации, практически не общались. Я только мать перед фактом поставил, и то не сразу. А уж признаться, что я оказался столь никудышным человеком... как-то неловко. Мать точно с ума сойдёт.
Я осторожно взяла его за руку, разглядывала наши пальцы. Чем его успокоить - не знала, да и стоит ли это делать, тоже ясно не было. Мне почему-то казалось, что успокоений Емельянов как раз и не ждёт, он в них не нуждается, он себе приговор давно вынес.
- И в этом ты прав. Родителям лучше рассказывать приятные вещи.
- Ага. Их в моей жизни хоть отбавляй, да?
- Но ты ведь уверен, что их достаточно? - Я пыталась пошутить. - Ты же любишь свою жизнь.
Сашка хмыкнул, потом руку свою освободил, и меня ею обнял.
- Я тебя люблю. - Слегка навалился на меня, мне пришлось откинуться на подушки, и Сашка заглянул мне в лицо. Его нос коснулся моего носа, я чувствовала его дыхание на своих губах, но целовать он меня не спешил. Вместо этого спросил: - А ты меня любишь?
Спросил серьёзно, и мы замерли в обнимку. Но ненадолго.
- Ты же знаешь, что люблю. И твой рассказ ничего не изменил.
- Да?
- А разве мог? Я и полюбила дурака. Что ж теперь?
Сашка ухмыльнулся, потом всё-таки поцеловал. Немного сполз и лёг рядом со мной. А я потянула на нас одеяло.
- Замёрзла?
- Немного. Это после дождя...
- Да. А, вообще, знаешь, Танька, мы с тобой оба умом-то не блещем. Я после сегодняшнего твоего танца под дождём, это очень хорошо понял.
- Сам ты дурак, - обиделась я. Сделала попытку из его рук вывернуться, но в итоге лишь повернулась на бок, прижалась спиной к Сашкиной груди, а он обнял меня. В одеяло закутал, сунул ладонь мне под ночнушку, ещё раз поцеловал, на этот раз в щёку, и вскоре затих. Правда, я не думала, что Емельянов заснул. Лежал тихо, но время от времени вздыхал. А я держала его за руку, и думала. Думала о девушке Оле, которой этот болван сделал так больно. И не из подлости, не из бездушия, а просто потому, что по молодости лет не смог понять, насколько для него это важно - ребёнок. А когда понял, очень быстро поставил на себе крест, потому что по его убеждению, человек, способный к родительским чувствам, никогда подобным образом не поступит. И свою дальнейшую жизнь строил, отталкиваясь от этого. Жизнь была весёлая, забавная, но пустая. И он всё-таки это чувствует, как не пытается заполнить её дорогими причудами. Но хорошо хоть чувствует.
