Когда она вернулась домой, из глубины дома раздавалась размеренная возня – значит, Влэд, как всегда, что-то мастерил. Надо же, столько месяцев работает, а все никак не закончит! Заторможенный он, слюнтяй какой-то, он специально затягивает. Что ему делать, когда он закончит ремонт, он ведь ничего не умеет? Она крикнула, что пришла, что поднимется к себе, примет ванну. Он не ответил, только возня прекратилась на мгновение, но потом возобновилась вновь.
Она зашла в Динину комнату – ванная в ней была значительно больше, чем в спальне Элизабет, – включила воду. Плотная струя плюхнулась на керамическое дно. Элизабет села на край ванны, стала смотреть на брызги, как они разлетались и, попадая наконец на растекающуюся поверхность воды, превращались в пузыри.
Потом она сняла с себя одежду. Прямо напротив ванны в стену было вмонтировано большое, в полный рост зеркало. «Не то что маленькое зеркальце в моей ванной», – подумала Элизабет. Она встала перед ним, она давно не видела себя обнаженной в полный рост, расставила ноги, двинула бедро вправо, смещая на него тяжесть тела, – такую позу принимали модели на фотографиях в глянцевых модных журналах.
«Что они нашли во мне, эти Джина с Беном? – снова подумала Элизабет. Ну, я ничего, конечно: длинные ноги, бедра, талия, плотный, чуть выпуклый живот. Все так, все правильно. И грудь ничего, можно сказать, красивая грудь, не большая, но и не маленькая, изящной формы, чуть приподнимается вверх у самого соска, как рог носорога, – она улыбнулась сравнению. – Плечи, шея – тоже тонкие, грациозные». Она повернулась вполоборота, поставила ногу на носочек, выставив вперед, согнула в коленке, снова взглянула на себя как бы со стороны. «И попка выпуклая, ровная, а главное, прогиб в спине, – она прогнулась сильнее. – Наверное, я все же ничего, если они обратили на меня внимание. Значит, я отличаюсь от остальных».
Осторожно пробуя ногой воду, словно опасаясь тут же расступающейся, обволакивающей водяной массы, Элизабет вошла в ванну, опустилась на корточки, потом легла, вытянула ноги, закрутила кран – сразу стало тихо, влажный воздух тут же затуманил зеркало напротив. Она лежала и думала о своих новых знакомых, о том, что, оказывается, есть совсем другая жизнь, совсем другие люди, совсем другие места, где интересно, свежо, неожиданно. Не то что здесь, в их однообразном, пропитанном рухлядью, скукой захолустье.
Она представила себя взрослой, шикарной женщиной, вокруг которой вьются мужчины, поклонники, ухаживают, пытаются привлечь внимание. А она награждает их улыбками, но не всех, ее улыбку еще надо заслужить. Элизабет снова поднесла ладонь к лицу, поймала запах духов, он и не думал выдыхаться, этот запах. Подумала о маме. Мама ведь тоже была красивая, могла бы жить совсем иначе, но надо же, как ей не повезло. Разменялась на тихую, постылую повседневность, которая ничего ей не дала в результате, кроме никудышного, жалкого мужчины и такой же жалкой, непонятной смерти.
Но мама была слабой, неуверенной женщиной, она боялась рискнуть, боялась нарушить привычную рутину, прорвать ее. А она, Элизабет, сможет. И не надо оттягивать, не надо ждать, надо действовать, пока она еще молода, пока у нее есть силы, желания, пока она нравится людям, привлекает внимание. К тому же, в отличие от мамы, она способная актриса, может быть, даже талантливая, во всяком случае, в их школьном театре она, без сомнения, самая лучшая. Некого даже сравнить с ней, и мисс Прейгер, учительница литературы, которая ведет театральные занятия, ей постоянно об этом намекает.
Хотя с другой стороны, тоже нашла показатель: «их театр» – маленький школьный театр в маленьком захолустном городке, где и играть-то никто не умеет. Гд е даже не знают, что такое драматургия и режиссура.
Элизабет усмехнулась. Конечно, надо себя попробовать в другом месте, где вокруг тебя не доморощенные любители, а талантливые профессионалы, где есть у кого поучиться мастерству. Надо уехать отсюда как можно скорее, не откладывая, – туда, где жизнь бьет ключом, где люди талантливы и любят творить. Надо кончать с этим печальным городком, где даже мухи дохнут на лету, где она и так прозябала всю свою жизнь, пора попробовать что-то иное, новое…
Но тут тело, несмотря на обволакивающее тепло воды, задрожало разом, будто в ознобе, сердце само, без спроса, вновь заколотилось в твердые глухие стенки, а глаза встрепенулись, расширились, испуганно косясь на дверь. Там была ручка, на входной двери, и она медленно поворачивалась – тихо, почти бесшумно. Как Элизабет ухитрилась расслышать ее шорох, как заметила ее движение? Наверное, лишь чутьем, шестым чувством.
Она смотрела, как медленно, почти как в замедленном кино поворачивается ручка, до отказа, словно неведомая, неземная сила вращает ее по своей воле, как медленно дернулась, поддалась дверь. Взгляд Элизабет остановился, бессильно застыл, будто оказался загипнотизированным, как и все разом окаменевшее, негодное ни для чего тело – ни для сопротивления, ни даже для крика. Надо бы выскочить из ванны, набросить на себя халат, прикрыться, ведь так, лежа в воде, она совсем беззащитна – легкая, беспомощная добыча. Это все ужас, он ветвистыми своими корнями обхватил, опутал ее тело, прорастая в мозг, в сознание, в дыхание, лишая движения, голоса.
Дверь продолжала раскрываться, чернея пустой, бездушной прорехой, а вместе с ней и ужас; он уже дополз до самых отдаленных участков, он скрутил, подавил, лишил сил, завладел всем, чем хотел завладеть.
«Вот сейчас дверь раскроется, и в ней появится…» – скользнула последняя, изгоняемая ужасом мысль. И дверь раскрылась.
На пороге стоял Влэд. Его лицо было красным, на нем вообще не осталось губ, лишь жесткие, плотно прижатые к скулам щеки. Он что-то держал в руке, какой-то рабочий инструмент, Элизабет даже не знала, как он называется, то ли долото, то ли резец с длинным железным лезвием. Ужас мгновенно сжался, отпуская разом все тело, рассыпался, растворился в теплой, парной влаге.
– Что ты тут делаешь? – закричала Элизабет, успевая подумать, что никогда в жизни ни на кого так грубо не кричала. – Подглядываешь за мной, старый онанист! Как ты можешь? Что тебе надо?! Тебе недостаточно, что я тебя облегчаю по ночам, так ты еще следишь за мной в ванне? Кретин! Закрой немедленно дверь.
Но дверь не закрылась. Элизабет видела, как он смотрел на нее, просто пожирал глазами ее разбросанное по дну ванны тело. Ей стало неудобно, таким пронизывающим казался его взгляд, она даже прикрылась руками. Слава богу, они вновь могли двигаться.
– Я никогда не видел тебя днем. Ты прекрасна. – Он сглотнул, она не слышала, но видела, как дернулся его острый, покрытый жесткой кожей кадык. Потом он шагнул к ней.
