«Они возвращаются в другой мир, — думала она, — и я сделаю все необходимое, чтобы облегчить им возвращение. Во всяком случае, попытаюсь. Так что нечего цепляться за прежнюю жизнь. И им я тоже не должна давать цепляться. Все, что от меня теперь требуется, это дать им уйти настолько красиво и достойно, насколько это в моих силах».
И вот наконец наступил этот день, утро которого началось с рева грузовиков и грандиозных, как ураган, перемещений. К счастью, сезон дождей еще не вошел в полную силу, и можно было рассчитывать, что удастся благополучно отбыть и не вымокнуть до нитки.
Апатия сменилась эйфорией, как будто люди теперь уже смогли поверить, что дом — это не сон, а близкая реальность. В воздухе не умолкали крики, без конца раздавались пронзительный свист, воркование, обрывки песен.
Сестры вдруг обнаружили, что их железная броня дисциплины вдруг оказалась пробита нахлынувшими со всех сторон чувствами, свойственными таким моментам: шквал поцелуев, рукопожатий, экзотически страстных объятий в голливудском стиле, шквал слез обрушился на них и превратил их в восхитительно смущенных женщин. Ибо для них наступил момент великой важности, конец всего высшего, ради чего они прожили свою жизнь. Все они были незамужние, многим уже осталось недолго до пенсии, и в этил невероятно трудных условиях, в отрезанном от всего мира месте они приложили все свои силы, делая дело жизненной важности во имя великой цели. Уже никогда в их жизни не будет ничего более значимого, а эти мальчики были их сыновьями, которых у них никогда не было. Но теперь все кончено, и в то время как они понимали, что ничего не сможет сравниться с радостью и болью, с высотами этих последних шести лет.
У себя в отделении «Икс» мужчины ожидали финала, облачившись полностью в военную форму, вместо того чтобы надеть первые попавшиеся чистые вещи. Их сундучки, вещевые мешки, ранцы и рюкзаки были грудами навалены прямо на полу — впервые за все свое существование грубо попранном столькими парами солдатских тяжелых ботинок. Зашел какой-то унтер-офицер и оставил сестре Лэнгтри последние инструкции, касающиеся того, куда она должна привести вверенных ей людей для посадки на судно, отходящее в Австралию, и проследил за отправкой тех вещей, которые люди, как правило, на себе не несут.
Проводив унтер-офицера до двери, сестра Лэнгтри повернулась, чтобы идти к себе, но, бросив взгляд в сторону кухни, заметила там Майкла, который готовил чай. Она быстро оглянулась на палату и убедилась, что никто не наблюдает за ними, — по-видимому все сейчас собрались на веранде в предвкушении чая, который им к тому же еще и поднесут.
— Майкл, — сказала она, остановившись в проходе, — пожалуйста, пойдемте немного походим. Осталось только полчаса. Мне бы очень хотелось десять минут этого времени провести с вами.
Он задумчиво посмотрел на нее. Его вид напомнил ей тот день, когда он первый раз зашел в отделение: зеленые рубашка и брюки, американские гетры, снаряжение. Коричневые ботинки начищены до блеска, пряжки сверкают. Все чистое, выглаженное, отлично сидит.
— Я бы тоже хотел, — серьезно сказал он. — Но только сначала разрешите я доставлю им это на веранду. Встретимся там, внизу.
«Интересно, — притащит он с собой Бена или нет? — размышляла она, глядя на водянистое солнце. — Если видишь одного, значит, другой где-то тут поблизости».
Но Майкл появился один, и они пошли рядом по тропинке, которая вела к пляжу, и остановились недалеко от границы, где начинается песок.
— Все произошло слишком быстро, — начала она, глядя на него с некоторой осторожностью, — и я не совсем готова.
— Я тоже, — сказал он.
Она заговорила невнятно и торопливо.
— Это первый раз, когда я смогла увидеть тебя одного, с тех пор как умер Льюс. Впрочем, нет, с того момента, как следствие вынесло заключение. Это было ужасно. Я наговорила тебе много нехороших вещей. И я хочу, чтобы ты знал, я не имела этого в виду, Майкл. Пожалуйста, прости!
Он спокойно слушал ее, лицо его было грустным.
— Вам не из-за чего просить у меня прощения. Это мне следовало бы извиняться, — он явно колебался, потом медленно продолжил: — Остальные не согласны со мной, но я считаю, что должен дать вам кое-какие объяснения, поскольку теперь это уже не имеет большого значения.
Она услышала только конец фразы.
— Сейчас уже ничего не имеет значения, — сказала она. — Так что я хотела бы переменить тему и спросить тебя о доме. Ты собираешься сразу же вернуться на свою ферму? А как же твоя сестра и зять? Мне бы хотелось знать, но времени у нас совсем мало.
— У нас всегда было мало времени, — произнёс он. — Ну что ж, сначала я должен получить демобилизационный лист. А потом мы с Беном собираемся прямиком отправиться на мою ферму. Я недавно получил письмо от сестры — они там дни считают до моего возвращения, чтобы я сам всем занялся. Харолд — это мой зять — хочет вернуться на свое прежнее место, прежде чем начнут возвращаться солдаты.
Сестра Лэнгтри задохнулась.
— Бен и ты? Вместе?
— Да.
— Бен и ты.
— Именно так.
— Христа ради, почему?!
— Я обязан сделать это для него, — ответил Майкл.
Лицо ее искривилось.
— О, хватит! — отрезала она, отвергнутая им. Плечи его окаменели.
— Бенедикт один на свете, сестренка. Его никто не ждет. И ему кто-то нужен рядом постоянно. Я нужен. Это моя вина, и я жалею, что не смог сделать так, чтобы вы увидели это сами! Я должен быть уверен, что это больше никогда не произойдет.
Ее терзания постепенно переросли в недоумение. Она смотрела на него и спрашивала себя, удастся ли ей проникнуть в глубину той таинственности, которая окружала Майкла.
— О чем ты говоришь? Что никогда не должно произойти?
— Я уже сказал, — принялся терпеливо объяснять он, — что считаю себя обязанным дать некоторые разъяснения. Остальные не согласны со мной. Они думают, что будет лучше, если вы навсегда останетесь в неведении, но я все равно хочу сказать вам. Я понимаю, почему Нейл так возражает, но все равно я убежден, что должен вам все объяснить. Не Нейл был с вами в ту ночь, а я. И это дает вам право знать.
— Какое объяснение? О чем ты?
В том месте, где кончалась тропинка, валялась большая канистра из-под бензина. Майкл подошел к ней, поставил на нее ногу да так и стоял, не отрывая глаз от ботинка.
— Не так легко найти нужные слова. Но мне не хочется, чтобы вы смотрели на меня, как смотрели все это время, с того самого утра. Смотрели и не понимали. Я согласен с Нейлом, этим ничего уже не изменишь, но, по крайней мере, для меня это будет означать, что вы не будете смотреть на меня так, будто одна часть вас ненавидит меня, а другая жалеет, что не может сделать то же самое, — он выпрямился и посмотрел ей прямо в глаза. — Это тяжело.
