Я поблагодарила хозяина и его жену и отправилась в путь. Мое сердце ликовало в предвкушении встречи. Дождь ослаб, и по капюшону моей непромокаемой куртки весело стучали небольшие капли. По тропинке вдоль моря идти было легко и приятно. С одной ее стороны склон спускался вниз, переходя в покрытый галькой берег, где на него накатывали волны. С другой — земля поднималась вверх, бесплодная и недоступная. Деревьев не было видно, только низкие проплешины росшей пучками травы и дрока пробивались между камнями и валунами.
Сапоги были мне велики, но когда через час неуклюжего шлепанья я повернула в сторону горы, то очень обрадовалась, что обрела их. Вверх по-прежнему вела тропинка, теперь скользкая и вязкая. Очень быстро, несмотря на холодный дождь, я вспотела. К счастью, гора походила на большой холм, и тропинка извивалась и петляла вдоль его склона. Я не знала, что именно должна была искать. Увижу ли я Людо на вершине? Мне все время казалось, будто я почти достигла цели, но каждый раз из тумана возникал новый поворот.
Прошел еще один час, и я начала чувствовать отчаяние. Ноги покрылись пузырями. Пот и дождь стекали мне за воротник. Моя одежда была забрызгана вонючей болотной грязью. Энтузиазм, окрылявший вначале, оставил меня, и теперь я шла вперед, подгоняемая лишь силой воли и желанием добраться до Людо. Я изводила себя вопросами: что, если он не захочет меня увидеть? Вверх меня толкает стремление увидеть его, но смогу ли я вернуться, если буду отвергнута? Есть ли там подходящий обрыв, с которого можно театрально броситься? Или мне просто нужно упасть и утонуть в болоте? И насколько ужасно выглядят мои волосы?
Я села на камень. Но случай чрезвычайной ситуации у меня был припасен пакет чипсов и немного шоколада, и сейчас, видимо, как раз подходящий случай. Еда пошла мне на пользу — подняв сахар в крови до нужного уровня, я медленно двинулась вперед. Еще один поворот, и я выбралась из густого тумана. Теперь мне была видна деревня внизу, а за ней — серое море. Я медленно повернулась и посмотрела в другую сторону. В море виднелись острова. Одни — плоские и зеленые, другие — высокие и холмистые. Неужели эти дьяволы, которых оказалось так легко провести, кидали в воду и другие корнеплоды?
Я была почти на самом верху горы: заставляла себя передвигать уставшие ноги и вдыхать воздух ноющими легкими, хотя совсем не была уверена, что найду здесь Людо. А что, если я поднялась не на ту гору или вообще приехала на другой остров?
Может быть, мне нужно было плыть на «пастернак» или «сельдерей», а не на «репу».
А потом, когда меня уже начало покидать желание двигаться дальше, я увидела его. Он стоял ближе чем в тридцати футах от меня и выглядел неподвижным на фоне неба. Людо показался мне более худым, чем я его помнила. Явственно выступали скулы. Волосы были растрепаны и сильно завивались. В Лондоне меня это всегда ужасно раздражало, но здесь показалось самой лучшей прической на свете. Я приблизилась к Людо. От эмоций я задыхалась, и у меня кружилась голова. Я подошла и встала рядом с ним. Он не сразу обернулся, но я была уверена: он знал, что я стою рядом. Заметил ли он, как я взбиралась по горе? Отсюда открывался великолепный вид. Вдали темные крутые склоны обрывались в бушующее море.
— Ты видишь? — прошептал Людо, показывая на небо. Слова унес ветер, но я знала его настолько хорошо, что могла читать по губам. — Это брачный танец, самец приносит самке что-нибудь вкусное — лакомый кусочек падали, — и они передают его друг другу в небе. Это укрепляет доверие между ними.
Все, что я могла разглядеть, — это два скучных черных пятна на фоне огромных серых облаков.
— Как трогательно, — произнесла я, стараясь, чтобы это прозвучало без всякой иронии. Только в последнюю секунду я решила расслабиться и вести себя свободно. Мне пришлось сдерживать в себе огромное желание броситься ему на шею и умолять о прощении и любви.
Людо повернулся ко мне и улыбнулся:
— Ты проделала огромный путь.
— Многие мили.
— Почему ты приехала?
— Просто выходные оказались свободными.
Он снова улыбнулся.
— Я получил письмо от Вероники, — сообщил он.
— Она стала еще более ненормальной, чем раньше.
— Она была добра к тебе.
— Понимаешь, о чем я?
— Она писала что-то о ребенке в парке, о том, что ты пила пиво с какими-то аморальными типами. Она волновалась за тебя.
— Когда-нибудь я расскажу тебе эту историю. Ты будешь смеяться. Но она очень длинная.
— А есть сокращенный вариант?
— М-м… Это был не мой ребенок, не мое пиво и не мои бродяги.
Первый раз за все время Людо внимательно посмотрела на меня.
—А как насчет того шофера?
— Никак. Он просто ноль. И мне жаль, что я все испортила.
— Каждому позволено ошибаться. Тебе идут резиновые сапоги.
—А ты прекрасно смотришься в этих диких местах. Тебе, должно быть, здесь очень нравится.
— Я всегда считал, что так и будет. Сбылась мечта о том, чтобы сбежать из реального мира, оставить цивилизацию, ложь и притворство.
Я внимательно посмотрела на него.
— Я ведь никогда не стану лишать тебя всего этого, ты же знаешь.
— Кэти, хочешь, я кое-что скажу тебе? Что-то настолько секретное, что ты не должна никому об этом рассказывать, никогда.
— Продолжай.
— Обещаешь?
— Клянусь.
— Мне скучно. Все здесь до смерти надоело.
— Что?!
— Скучно ужасно, просто невыносимо, все достало. Я имею в виду орланов и оленей, и арктических чаек, и буревестников, и тюленей, и дельфинов. Все это очень здорово. Первые пару месяцев. Но я ни с кем не поговорил нормально с тех пор, как уехал из Лондона. Том в письмах рассказывает мне о жизни в большом городе. И я скучаю по ней, по всем ее мелочам. Я скучаю даже по машинам. Не могу здесь спать — слишком тихо.
— Так почему ты не вернешься домой?
Он снова взглянул на меня, нахмурившись, ощутив изумление, досаду и нежность в одно и то же время.
— Я не могу бросить орланов… пока не могу. До тех пор, пока они не выведут птенцов. Я нужен им.
— Могу подождать, если ты хочешь.
— Я должен рассказать тебе о Веронике.
— Ты не должен мне ничего рассказывать.
— Нет, я хочу это сделать. Мы провели вместе ночь.
— Да, я знаю.
— Знаешь?
— Она сообщила мне.
— И что именно она сообщила?
— Что ты встретился с ней, напился, затащил в постель.
— Но ничего не было.
— Ничего?
— Ну, почти ничего. Мы просто потискались. Я немного перевозбудился, а утром чуть не умер от стыда.
— Так что у вас не было двухнедельного романа?
