— Сегодня мы празднуем благополучное возвращение моей дочери, — провозгласил Тэвис. — Пусть будет пир в ознаменование нашего нового союза. Наступил новый этап в истории наших кланов. Утром мои сыновья и твои братья отомстят за зло, которое Макхью причинили обоим кланам.
— Ты в силах спуститься вниз на сегодняшний праздник? — спросила Робина Армстронг дочь.
Эвелин улыбнулась и кивнула:
— Да, я хочу быть с мужем и семьей. Это радостное событие. Я больше не боюсь Йена Макхью.
Мать улыбнулась и прижала Эвелин к груди.
— Тогда пойдем поищем тебе что-нибудь нарядное. У меня найдутся платья, которые тебе подойдут.
Через час волосы Эвелин уже были приподняты впереди драгоценным гребнем, а сзади падали на спину золотистыми волнами. Она надела платье цветов осеннего неба, в ткани которого переплетались желтовато-коричневые, янтарные и золотые оттенки. Каждый стежок наряда был выполнен мастерски и лежал точно на месте. Эвелин сияла как тысяча солнц, и даже ссадины на лице не портили ее красоты.
— Мужчины ждут, — поторопила дочь Робина. — Пойдем, пока они не потеряли терпение. Нас ждут, чтобы начать праздник.
Следуя за матерью, Эвелин спустилась по лестнице и, когда они вошли в зал, нашла взглядом мужа, который стоял у огромного камина. Ей тут же вспомнился день, когда она в первый раз увидела Грэма Монтгомери: тогда он стоял на этом же месте, — и она почувствовала в ушах вибрации его низкого, рокочущего голоса. Он заворожил ее с самого первого дня.
Грэм обернулся, увидел Эвелин и со счастливой улыбкой поспешил через зал ей навстречу.
Робина улыбнулась, рассталась с Эвелин и пошла к своему мужу.
Грэм остановился перед женой и протянул руку:
— Ты прекрасно выглядишь, дорогая.
Эвелин взяла его под руку и позволила отвести ее поближе к огню, где все ждали, когда Тэвис позовет к столу. Рядом Боуэн и Тиг разговаривали с Броуди и Эйденом, но, увидев Эвелин, умолкли и подошли к ней и Грэму.
Боуэн поцеловал ее в щеку:
— Я рад, что ты так хорошо выглядишь, маленькая сестричка.
Эвелин просияла и в ответ тоже поцеловала его в щеку.
— Благодарю.
Тогда Тиг тоже наклонился и поцеловал ее в другую щеку.
— Ты потрясающая девчонка, Эвелин. Я рад, что ты на нашей стороне.
Эвелин рассмеялась. Радость и счастье переполняли ее.
Грэм оглядел быстро наполняющийся зал и посмотрел на хозяина замка. Тэвис чуть заметно наклонил голову, и тогда Грэм повел Эвелин к помосту и усадил во главе стола, где, по всем правилам, полагалось сидеть ее отцу. Эвелин нахмурилась, когда муж повернул ее боком к столу и лицом к залу. Потом, к ее несказанному удивлению, он встал перед ней на колени и взял за руку.
— Закрой глаза, — ласково попросил он.
Ни о чем не спрашивая, Эвелин подчинилась, закрыла глаза и оказалась в темноте. Впечатление было неприятным — она ничего не видела и не слышала, — но руки Грэма согревали ее ладони, а Эвелин знала, что, когда он рядом, ничего плохого с ней не случится.
И тут она почувствовала, что в ушах возникла мощная вибрация. Эвелин поняла — Грэм что-то сказал, нет, наверное, прокричал, раз она сумела это понять.
Он поднял ее руки и прижал к себе. Затем слова вновь зарокотали в его груди, вызывая в ушах Эвелин острое, щекочущее ощущение. Оно звучало в ней почти как музыка, хотя слов она, конечно, не слышала. Но оно успокаивало, потому что больше всего напоминало звук, почти забытый за три долгих года в непроницаемой тишине.
Вдруг Эвелин поняла, что именно он сказал. Нет, слов она не разобрала, но почувствовала их, почувствовала душой и сердцем. Ее глаза распахнулись, и во взгляде Грэма она прочитала подтверждение. Любой мог это видеть. Все в зале умолкли и потрясенно смотрели на воина, вставшего на колени перед Эвелин.
— Ты любишь меня, — удивленно сказала она.
Грэм улыбнулся.
— Неужели ты сомневалась?
Эвелин оглянулась на отца, который стоял сзади, обнимая за талию ее мать.
— Он любит меня! — словно желая похвастаться, воскликнула Эвелин.
Тэвис Армстронг расхохотался.
— Да, и я думаю, сейчас вся Шотландия знает об этом. И тебе нечего парню ответить?
Эвелин повернулась к мужу и обхватила ладонями его лицо. Щетина колола ей руки, но и это казалось лаской. Большим пальцем она разгладила жесткие линии его скул.
— Я люблю тебя! — крикнула она во весь голос. Ей хотелось, чтобы ее слова прозвучали так же громко, как и его признание.
В зале зашумели. Кто-то открыто расхохотался. Другие зааплодировали. Люди улыбались, и счастливее всех улыбался ее муж. Улыбка была такой широкой, что, казалось, щеки сейчас треснут. В глазах Грэма плясали радостные огоньки. Он взглянул на Эвелин и сказал:
— Я знаю это, жена. И наверное, знает вся Шотландия.
Эвелин боком сидела на коне перед Грэмом, всем телом прижавшись к его груди. Одной рукой он придерживал ее за талию, а другой сжимал поводья и направлял своего жеребца вверх по склону, за которым открывались владения Монтгомери.
Поднявшись на вершину, он придержал коня и обернулся к Эвелин, чтобы она могла прочесть по губам все, что он скажет.
— Как считаешь, ты сможешь быть счастлива здесь, моя девочка?
Эвелин улыбнулась и окинула взглядом прекрасную землю, покрытую зеленым ковром из трав и цветов.
— Я буду счастлива везде, где будешь ты, мой муж.
Грэм прикоснулся к ее щеке, чтобы Эвелин еще раз на него посмотрела.
— Те, кто предал тебя, уже не смогут причинить никакого вреда.
На лице Эвелин появилась грусть, на сердце сделалось тяжело.
— Что с ними стало?
— Мужчин казнили. Кирстен изгнали из клана.
Эвелин вздрогнула, хотя знала, что по-другому быть не могло. Эти люди подвергли опасности не только ее, но и весь клан Монтгомери. Многие могли лишиться жизни. А злодеяния Кирстен поставили под удар еще и родственников Эвелин — Армстронгов.
— Куда она пойдет? — негромко спросила Эвелин.
— Мне нет до этого дела. Ей дали с собой много припасов. Она этого не заслужила, но я не могу послать на верную смерть женщину из моего клана. Теперь она может распоряжаться своей жизнью как хочет.
— И мы все — тоже, — заметила Эвелин.
Грэм улыбнулся.
— Это верно, моя девочка. С этого дня новая история наших кланов и наши жизни будут зависеть только от нас.
Эвелин улыбнулась в ответ. Ее взгляд вернулся к прекрасной картине перед глазами — широким просторам земель Монтгомери, где когда-нибудь станут гулять ее дети, которые будут считать своими эти края.
