Камера снова показывала Талли на ступеньках госпиталя.
— Таллула Харт из Германии. И хочу добавить, Брайан, что все мы молимся сегодня о семье Райан.
Кейт смотрела в телевизор еще долго, после того как закончился репортаж.
— Талли сделала так, что мы выглядим героями, — произнесла она вслух. — Даже я.
И тут Кейт почувствовала, как шевельнулся под ее рукой палец Джонни. Едва уловимо, так, что сначала она даже и не поняла, что произошло. А поняв, пристально вгляделась в лицо мужа.
Джонни медленно открыл глаза.
— Джонни? — прошептала Кейт, боясь поверить своим глазам. Она решила, что от усталости у нее начались галлюцинации. — Ты видишь меня?
Джонни попытался сжать ее руку. Это трудно было назвать пожатием, в обычное время его движение не потянуло бы даже на прикосновение, но теперь оно вернуло Кейт надежду.
— Ты видишь меня? — повторила она, наклоняясь еще ниже. — Закрой глаза один раз, если видишь.
Джонни медленно закрыл глаза.
Кейт поцеловала его в щеку, в лоб, в сухие, потрескавшиеся губы.
— Ты знаешь, где ты? — спросила она, отстраняясь и нажимая на кнопку вызова медсестры.
В глазах Джонни отразилось смятение, напугавшее Кейт.
— А как насчет меня? Ты знаешь, кто я?
Джонни внимательно посмотрел на нее и тяжело вздохнул. Его губы дрогнули, и он произнес:
— Моя… Кейти.
— Да. — Кейт разрыдалась. — Да, я твоя Кейти.
Следующие семьдесят два часа слились в сплошную вереницу осмотров и процедур, необходимо было скорректировать план приема лекарств. Кейт сопровождала Джонни на консультации к офтальмологу, психиатру, психотерапевту, специалисту по речевой терапии и трудотерапии и, конечно же, к доктору Шмидту. Каждый специалист должен был подтвердить, что операция прошла успешно, пациент пришел в себя, он адекватен и стабилен, прежде чем Кейт сможет забрать мужа, чтобы перевести его в реабилитационный центр поближе к дому.
— Ему повезло, что у него есть вы, — сказал как-то доктор Шмидт во время очередной встречи с Кейт.
Кейт улыбнулась:
— А мне повезло, что у меня есть он.
— Да, а теперь я посоветовал бы вам пойти в буфет и пообедать. Вы заметно похудели за эту неделю.
— Правда?
— Разумеется. Идите прямо сейчас. Я верну вашего мужа в палату, когда мы закончим с анализами.
Кейт поднялась.
— Спасибо, доктор Шмидт. Спасибо за все.
Он сделал рукой жест, означавший, что благодарить не надо.
— Это моя работа.
Улыбаясь, Кейт направилась к двери. Она была почти у цели, когда доктор Шмидт снова окликнул ее.
— Да? — Кейт обернулась.
— Там осталось не так много репортеров, но, может быть, вы позволите рассказать им о состоянии вашего мужа. Нам всем очень хотелось бы, чтобы они ушли.
— Я подумаю об этом.
— Отлично.
Кейт вышла из его кабинета и направилась к лифту в конце коридора.
В кафетерии вечером в четверг было немноголюдно — лишь группа медиков и несколько родственников пациентов, заказывающих еду. Эти две группы разительно отличались одна от другой. Врачи и медсестры оживленно разговаривали между собой, время от времени даже раздавались взрывы смеха, а родственники пациентов ели молча, упершись взглядом в тарелки и посматривая на часы.
Кейт прошла мимо столиков к окну. Небо за окном было стального цвета, тучи висели низко, и казалось, что вот-вот пойдет дождь или снег.
Лицо Кейт, отраженное в оконном стекле, было печальным и изможденным.
Странно, но быть одной теперь, когда наступило облегчение, оказалось еще труднее, чем быть наедине с отчаянием. Тогда ее не тяготило одиночество, она могла подолгу сидеть, уставясь в одну точку, и гнать из головы дурные мысли. Теперь же ей хотелось посмеяться вместе с кем-то, сказать кому-нибудь, что она всегда знала, что все закончится хорошо.
Нет, не с кем-то, не кому-нибудь — Талли.
Талли всегда была первой, с кем праздновала Кейт свои победы. Талли всегда была к этому готова. Ее лучшая подруга могла бы отпраздновать переход через улицу, если бы решила, что это то, что нужно Кейти.
Отвернувшись от окна, Кейт подошла к столику и села.
— Ты выглядишь так, словно тебе необходимо выпить.
Кейт подняла глаза.
Перед ней стояла Талли, одетая в черные джинсы и белый ангорский свитер. Хотя ее прическа и макияж были безупречны, Талли выглядела усталой и заметно нервничала.
— Ты все еще здесь?
— А ты думала, я тебя оставлю? — Талли старалась улыбнуться, но у нее это плохо получалось. — Я принесла тебе чай.
Кейт посмотрела на одноразовый пластиковый стаканчик в руках Талли. Она знала, что чай в нем наверняка ее любимый — «Эрл Грей», причем с хорошей порцией сахара.
Это было единственное извинение, которое смогла придумать Талли. Если Кейт примет его, то о печальном эпизоде в госпитале можно будет забыть — и предательство Талли, и пощечина Кейт растворятся в прошлом. А они снова смогут двигаться в будущее по дороге, соединившей их жизни. Никаких выяснений, никаких обид. Они снова будут «Талли-и-Кейт», или настолько близко к этому, насколько это возможно для взрослых женщин.
— Репортаж был хороший, — безо всякого выражения произнесла Кейт.
Глаза Талли умоляли о прощении, но сказала она только:
— Меня включат в штат новостной группы на следующей неделе. Временно, на замену. Но это хороший старт.
«Так вот за что ты предала меня», — подумала Кейт. Она знала, что никогда не произнесет этого вслух. Вместо этого она сказала:
— Мои поздравления.
Талли снова протянула ей чашку чая:
— Возьми, Кейти. Пожалуйста.
Кейт посмотрела на подругу долгим взглядом. Ей очень хотелось услышать извинения, но она понимала, что не услышит. Таких слов просто не было в лексиконе Талли Харт. Кейт не знала, откуда возникла эта странность — неумение Талли извиняться, но подозревала, что это было как-то связано с ее матерью. Мать Талли, вероятно, в самом детстве нанесла дочери непоправимый урон, и это на всю жизнь оставило шрамы на сердце.
— Спасибо, — сказала Кейт, беря стаканчик с чаем.
Талли улыбнулась и присела рядом. А говорить она начала еще до того, как опустилась на стул.
Скоро они обе уже смеялись. Так обычно и бывает с лучшими подругами.
Так же как матери и сестры, они могут сильно тебя разозлить, заставить плакать, разбить тебе сердце. Но когда тебе плохо, именно они оказываются рядом, и им удается заставить тебя рассмеяться даже в самую трудную минуту.
Каким бы ужасным ни был этот год, Кейт отлично понимала: все могло быть еще хуже. Мужчина, которого она привезла с собой из Германии, в первые несколько месяцев лишь отдаленно напоминал ее мужа. Он поправлялся медленно, часто терял терпение и злился на себя, когда не мог подобрать нужное слово или поймать ускользающую мысль. Кейт проводила бесконечные часы в реабилитационном центре, то работая с Джонни и его физиотерапевтом, то ожидая его вместе с Марой в холле.
