— Знаешь, мне кажется, ты успел куда больше, — иронизирую я, намекая, конечно, в большей степени на его работу, ну и немножко на Кэрол.
Еще раз внимательно оглядываю комнату, на этот раз в поисках артефактов семейной жизни. И ничего не нахожу. Ни снимков Кэрол, ни цветов. Никаких фотографий.
— Что-то потеряла? — ехидно спрашивает Лео, словно знает, что творится в моей голове.
— Да, свой портрет.
Он картинно всплескивает руками, роется в папках на старой этажерке и торжественно извлекает оттуда мой детский снимок с бантом и без зубов.
— Этот портрет имеешь в виду?
— Иди ты!
Он самодовольно и в то же время как-то смущенно пожимает плечами.
— Ты сохранил мое детское фото! — восклицаю я, радуясь по этому поводу гораздо больше, чем следовало бы.
— Так ведь отличный снимок, — говорит Лео, ставя портрет на полку, между стопками каких-то бумаг. Как и раньше, в квартире царит минимализм, исключение делается только для печатной продукции. Книги, журналы, газеты, записные книжки лежат буквально всюду, аккуратными стопками и в художественном беспорядке, на кофейном столике, на стульях, на полках и даже на полу.
— Ты есть хочешь? Что-нибудь приготовить? — предлагает он, направляясь в кухню, единственную комнату, интерьер которой совершенно не изменился: все тот же зеленый линолеум, положенный еще в семидесятых…
— Нет, спасибо, ничего не хочется, — отвечаю я.
Сейчас я при всем желании не смогла бы ничего в себя впихнуть.
— Может, кофе? — спрашивает он, беря розовую кружку.
«А-а, — думаю я, — вот и привет от Кэрол».
— Ну давай, только полчашки, если можно.
— Полчашки? Ты в мои бабушки, что ли, записалась?
— Как сказать, — говорю я и тут же вспоминаю его взбалмошную бабулю.
Я видела ее всего лишь раз, на дне рождения племянника Лео, но вряд ли когда-либо забуду эту яркую, эксцентричную даму, которой все прощается в силу ее возраста и которая всегда режет правду-матку.
— Кстати, как бабушка? — спрашиваю я, осознавая, что мы вообще не говорили о наших родных во время того бессонного перелета.
— В порядке, даже в боулинг все еще играет, — говорит он, доставая для меня белую кружку, на которой что-то написано, но что именно, я не могу разглядеть.
— Здорово! — радуюсь я и тут же вспоминаю маму — как обычно, когда речь заходит о престарелых здравствующих родственниках.
Гоню грустные мысли прочь, и без них голова вот-вот лопнет.
— Тебе точно полчашки, бабуля?
— Ладно, так и быть, наливай полную, — соглашаюсь я с улыбкой. — Просто мне кажется…
— Что тебе кажется?
— Нам пора.
— Нас что, кто-то гонит?
— А вдруг начнется дождь?
— Ну и что?
— Я же приехала фотографировать.
— Знаю.
— Ну и?.. — спрашиваю я, словно из всего сказанного он должен сам сделать выводы.
— А что, в дождь фотографировать нельзя?
— Можно!
— Ну и?.. — передразнивает меня Лео.
Мы оба явно слегка не в себе, что в принципе довольно рискованно, особенно если учесть, что по дороге сюда я решила не делать того, о чем потом придется сожалеть.
— Просто мне подумалось… — Это выражение у меня одно из излюбленных в сложных ситуациях. Еще со школы я использую его, когда мне нужно потянуть время и подумать.
— А мне подумалось, что в дождь Кони-Айленд будет выглядеть не так уж плохо.
— Да, наверно, — мямлю я, точно зная, что в пасмурную погоду фотографии этого места, скорее всего, получатся даже лучше. А уж побродить с Лео под дождем я и подавно не прочь.
— Садись, пожалуйста.
Приглашение Лео нарушает ход моих сумбурных размышлений.
Он показывает на диван, смотрит мне в глаза и говорит:
— Побудь со мной немного.
Я выдерживаю этот взгляд, со страхом и надеждой ожидая, чем обернется для нас это «немного». Сажусь на краешек дивана, кладу руку на подлокотник и жду кофе. А еще я жду Лео. Он наполняет мою кружку почти до самого верха, добавляет немного молока и две ложки сахара.
— Некрепкий и сладкий?
— Откуда ты знаешь, что я до сих пор пью именно такой кофе? — интересуюсь смущенно.
— Знаю, и все тут, — заявляет Лео многозначительно.
— И все-таки? — не отстаю я.
— Помнишь, мы виделись в кафе, в январе? Тогда ты пила именно такой кофе, — говорит он, передавая мне кружку и усаживаясь на диван на достаточном расстоянии от меня.
— Ты обратил внимание на мой кофе?
— Я обратил внимание на все.
— На что именно? — расспрашиваю я, погружаясь в то знакомое состояние полунеги, которое всегда накатывает на меня в присутствии Лео.
— Ты была в синем свитере. Когда я вошел, помню, ты слегка повернула голову. И еще помню твое выражение лица, когда ты сообщила мне, что вышла замуж.
— И что это было за выражение? — перебиваю я, мысленно желая, чтобы он не упоминал о моем замужестве.
— Ну, такое…
— Какое «такое»?
— Дескать, терпеть-тебя-ненавижу.
— Я никогда тебя не ненавидела.
— Врешь.
— Ну да, было дело, но недолго и совсем чуть-чуть.
— Допустим.
— А сейчас? Думаешь, я тебя все еще ненавижу? — спрашиваю я, осмелев, и смотрю в его карие глаза.
Лео, прищурившись, смотрит на меня, словно пытается найти ответ на вопрос в выражении моего лица, затем говорит:
— Нет, вроде нет. Ненависти не было и тогда, когда мы с тобой летели из Лос-Анджелеса. Помнишь, я спас тебя от того придурка?
— Кошмарный тип, — посмеиваюсь я, притворно вздрагивая.
— Да уж. Иначе, думаю, ты не была бы тогда так рада меня видеть.
Я киваю — не то что бы соглашаюсь с ним, просто предпочитаю воздержаться от комментариев.
— Почему ты так на меня смотришь?
— Да просто странно все это, — говорю я и замолкаю.
Прошло всего десять минут моего так называемого делового визита, а у меня уже почва уходит из-под ног.
— Что именно? Расскажи.
— Нет уж, лучше ты расскажи мне о себе, — прошу, отхлебнув кофе — пожалуй, немного более горячий, чем нужно, но в целом то, что надо.
— Ну… что тебе сказать… Я рад, что ты приехала… рад снова видеть тебя… очень рад, — говорит Лео, задумчиво уставившись в потолок, что дает мне возможность любоваться его ухоженной оливкового цвета кожей и аккуратно подстриженными баками.
— Я тоже рада тебя видеть, — отвечаю смущенно.
