Та ещё штучка (СИ) - Риз Екатерина

- Твоё право.

Филатов развязал мешочки с драгоценностями, высыпал их на постель, я за ним наблюдала, а сама осторожно вытянула из кучи бумаг тот самый конверт, и спрятала его под подушку.

- А вот и они, - проговорил Ваня чуть слышно, разглядывая нашу находку. Мы с ним молчали и разглядывали довольно внушительную кучу раритетных украшений. Колье, кольца, серьги, подвески… Бриллианты, изумруды, опалы, рубины… Камни переливались в лучах солнечного света, но я почему-то не чувствовала себя очарованной или впечатленной. Потом протянула руку, выудила из общей кучи колье с бриллиантами.

- Это я помню. Это ещё было до дома Рудаковского. Говорят, оно принадлежало Александре Федоровне. А ей, якобы, досталось от бабушки, британской королевы Виктории.

- Серьёзно?

Я равнодушно пожала плечами.

- Возможно. А, возможно, это очень хорошая, но подделка. Которой тоже почти сто пятьдесят лет. И стоит она баснословных денег. А вот это перстень с черным бриллиантом. Он не слишком дорогой, но с ним связана какая-то страшная история. И я бы никогда не держала его при себе. Но на такие вещи тоже есть свой спрос, люди готовы отдавать за это деньги. За легенды и слухи. – Я взяла в руки жемчужную тиару. – А вот это подлинник. Как раз из коллекции Рудаковского. Филипп на неё претендует. Если продать эту тиару, да ещё доказать её подлинность, можно всю оставшуюся жизнь, как сыр в масле кататься. Купить яхту размером с эсминец и наворачивать круги не только вокруг Сейшел, но совершить пятнадцать кругосветных путешествий. – Я на Филатова посмотрела, очень серьёзно. – Хочешь такой жизни?

Он хмыкнул, но не слишком задорно или заинтересованно. И на меня не смотрел, разглядывал драгоценности.

- Все хотят…

А я, наконец, увидела свой изумруд. Уникальный камень в виде шестиконечной звезды. Изумруд Трапиче. Взяла его и покрутила, рассматривая на свет. Иван за мной наблюдал.

- Это моё, - пояснила я. – Лешкин подарок на день рождения.

- Красиво. Боюсь спрашивать, сколько он может стоить.

- Я не спрашивала.

Мы помолчали, я камень разглядывала, а Филатов раздумывал. Потом спросил:

- Что будем делать?

Я с кровати поднялась, незаметно сунув конверт за пояс джинсов на спине. И решила дать Филатову карт-бланш.

- Я свою часть работы выполнила, - сказала я ему. – А ты доведи всё до логического финала. Тебе ведь платят за то, чтобы ты улаживал всякие щекотливые ситуации. У нас, если ты не заметил, ситуация щекотливее некуда. И хотелось бы выбраться из неё без особых потерь и затруднений.

Вместо ответа, Филатов спросил:

- Ты куда?

- Приму ванну. Мечтала об этом два дня.

Я ушла в ванную, закрыла за собой дверь, затем осторожно, чтобы Ваня, если повезет, не слышал, повернула ключ в замке. Пустила воду в ванну, а сама присела на бортик и достала из-за пояса конверт. Несколько долги секунд крутила его в руках, разглядывала, хотя на нем никаких подсказок или опознавательных знаков не было. Но я боялась его открыть. Похлопала конвертом по своей ладони, прежде чем решилась. Внутри был лишь один лист бумаги, сложенный вчетверо. Я его развернула, и увидела Лешкин почерк. Меня пронзило, словно молнией. Я смотрела на буквы, когда-то написанные его рукой, но они никак не складывались для меня в слова. Потом поняла, что плачу. Зло смахнула непрошенные слёзы.

«Привет, малыш. Если ты это читаешь, значит, всё плохо. Значит, что-то случилось, и я не смог ничего исправить. Прости меня за это. Но знай, что я старался. То, что ты найдешь в этой ячейке, это мечта о нашем с тобой будущем. Далеко от холодного Петербурга. Ты всегда так мечтала о тепле, о солнце. Я бы очень хотел исполнить все твои мечты. Но, видимо, где-то сглупил. Или слишком доверился тем, кому верить не следовало. А ты ведь предупреждала, ты оказалась куда дальновиднее и мудрее меня. Прости меня за это. Я должен был защищать тебя, но у меня не вышло. Но в тебя я верю. Ты единственное чудо, в которое я когда-либо верил. У тебя всё будет отлично. Только не совершай моих ошибок. Не заиграйся.

Люблю тебя. Твой Лешка».

В этом письме не было ничего такого. Признаний, инструкций, обличительных обвинений в чей-то адрес. Оно было написано для меня, и пронизано чувством вины. За всё, что не случилось. Что так и не произошло в нашей с Лешей жизни. И мне стало так обидно, так невыносимо горько и одиноко, как не было, наверное, за все последние десять лет. Слезы текли и текли по щекам, мне хотелось реветь навзрыд, но я лишь вытирала мокрые щеки и раз за разом перечитывала письмо. Мысленно горюя о том, что отец с сыном так и не встретились. Не узнали друг друга… это было слишком несправедливо.

- Сима, с тобой всё в порядке? – Филатов постучал в дверь ванной. А я, уже минуту лежавшая под поверхностью теплой воды в ванне, поднялась, вытерла лицо, пригладила мокрые волосы. Выдохнула с надрывом. Тоскливое давление в груди никак не проходило.

- Да, в порядке, - довольно громко проговорила я.

- Я подумал, что ты уснула. Ты зачем дверь заперла?

«Потому что хотела остаться одна в своем прошлом», пронеслось у меня в голове. А Ване я пообещала:

- Я выйду через пять минут.

Он от двери отошел, вопросы больше задавать не стал. А когда я всё-таки отперла дверь и прошла в комнату, поняла, что на постели уже ничего нет, все драгоценности попрятаны, а Филатов лежит, положив руки за голову, и в задумчивости смотрит в потолок. Правда, когда я из ванной вышла, он тут же перевел на меня испытывающий взгляд.

- Всё в порядке?

Я кивнула.

- Плакала?

- Всё хорошо, - ответила я. – Так какие у нас планы?

- Сделаем так, как ты и хотела.

- Я хотела? – Я немного удивилась его словам.

- Ну да. Ты же говорила, что готова все вернуть, хоть одному, хоть другому, а Рудаковский с Соболевским пусть между собой разбираются. Ты только реши кто из них предпочтительнее.

- Что ж…

- Список, что Соболевский составил, у тебя?

- В телефоне.

- Вот и пройдись по нему. Я в драгоценностях мало, что смыслю.

- А остальное?

- Остальное? – Он плечами пожал. – Верни в ячейку. Не думаю, что будет хорошей идеей искать хозяев. Может случиться большой конфуз. Верни все в ячейку, и забудь.

Я сидела, отвернувшись от Филатова. Разглядывала своё отражение в небольшом зеркале на комоде. Невесело усмехнулась.

- А ты говоришь, что я богатая наследница. Наследница награбленного, живи и бойся, как говорится.

- Не преувеличивай. Всё это богатство больше десяти лет в той ячейке пролежало, и ещё двадцать пролежит. Никто ничего не узнает.

- Всё равно как-то неприятно чувствовать себя преступницей века.

Ваня на постели сел, потянулся ко мне, обнял сзади, вынуждая упасть ему на грудь. Я протестовать не стала, а он поцеловал меня в щеку.

- Ты не преступница. Я же знаю, что ты не преступница. Ты сумасшедшая, взбалмошная, до жути смелая, но совсем не преступница. И я тебе обещаю, что всё будет хорошо.

Слышать эти слова от него, было приятно. Хотелось расслабиться в его руках, закрыть глаза, перестать волноваться, вот только вспоминался текст письма, где первый муж писал мне о том же самом. А потом просил прощения за то, что не смог. Я схватилась за Ванины руки. И попросила:

- Никогда не обещай мне того, что сделать не сможешь. Хорошо?

Он погладил меня по волосам. Уткнулся носом мне в шею и проговорил:

- Хорошо.

Я даже обеда, который обещали доставить в номер, не дождалась. Уснула, свернувшись калачиком, в длинном махровом халате. Думала, что тревога не отпустит меня до последнего, растревоженное сознание не даст мне отмахнуться от целого вороха мыслей в голове, что я буду лежать без сна, и прокручивать в голове раз за разом Лешкины слова из письма. Вспоминать холодный блеск драгоценных камней, которые разрушили мою жизнь. Возможно, кого-то этот блеск и манил, обладание ими казалось мечтой, но я знала, что они безжалостны. И забирают куда больше, чем способны дать. Столько людей пострадали из-за своей алчности, из-за пустого желания обладать ими. Просто смотреть на них. Но разве это приносит счастье?