в такой трогательный момент им стоило побыть наедине, но он не мог держать телефон из-за капельниц и гипса, поэтому я стала невольным свидетелем их разговора.
― Со мной все в порядке будет. Врач же сказал, что я родился в рубашке, ― посмеялся он и поморщился от боли из-за разбитых губ. А потом вздохнул и повернул голову к окну. ― Мам, ты прости меня… Я тебе наговорил тогда из-за отца…
― Тим, давай не будем об этом, ― попросила Катя.
― Нет, будем, мам! ― громко сказал Тимур. ― Ты выслушай ладно? Я хочу, чтобы ты знала, что я не виню тебя в его смерти. Ты поступила так, как должна была поступить. Так, как поступила бы любая на твоем месте. Это была его воля, а не твоя. Ты просто ее исполнила. Я это понял. Пусть поздно, но все же понял…
Я слышала, как Катя всхлипнула, потом Тимур попросил ее беречь себя, и после того, как они попрощались он долго молчал и смотрел, как ветер за окном носил крупные хлопья снега.
Я догадывалась, о чем он думал в тот момент. Наверное, о том же, что и я. Что начинаешь переосмысливать жизнь только тогда, когда ты ее едва не лишился, ценить своих близких тогда, когда ты едва не потерял их, жалеть о словах, которыми ты швырялся в лицо, только тогда, когда однажды почувствовал, что ты никогда не сможешь забрать их обратно…
Знаете, наверное, не стоит так думать, но все же… эта беда рассеяла черные тучи над нашей семьей. Катя с Тимуром поставили точку на больной для них теме и закрыли ее. Тимур и Руслан… О-о… Если б вы только видели этих двух братьев. Они стали не разлей вода. То вспоминали какие-то забавные случаи из детства, то дурачились, как маленькие, то вместе смотрели футбол, когда Руслан подменял меня в больнице, то Тимур обещал надрать брату задницу, как только встанет на ноги, за то, что тот съел все его орешки.
Стены этой больницы помогли решить нам еще одни важный вопрос. Который раньше поднимался много раз. Который приводил папу в бешенство. Который, наверное, не решился бы так просто, при других обстоятельствах.
В какой-то день папа пришел в палату, когда Тимур спал и, глядя то на меня, то на него, тихонько сказал мне такую вещь:
«Когда Лика рассказала мне, как ты укрывала Тимура своим пальто в тот момент, когда он лежал на земле, я понял, что только небо, рухнувшее на землю, сможет разлучить этих влюбленных голубков».
― И то навряд ли, ― шепнула я и добавила: ― Потому что небо, которое спасло нашу любовь, никогда не позволит себе такую слабость. Даже если ему сильно-сильно захочется поцеловать землю.
А еще папа сделал все, чтобы уберечь меня от щупалец, которые тянули ко мне журналисты, я не смотрела новости, не заходила в соцсети, не отвечала на звонки одногруппников, забросила автошколу. Единственное, мне не позволили бросить институт окончательно. Катя и папа настояли на том, чтобы я перешла на заочное отделение. Что я и сделала.
В тот день, когда мы с папой приехали в универ, чтобы написать заявление о переводе на заочку, клянусь, я прошла все круги ада. Осуждающие взгляды студентов преследовали меня в коридорах, на меня показывали пальцем, шептались. Если бы рядом в тот момент не было папы, то я бы, наверное, развернулась и бросилась вон.
Трояна любили почти все девчонки этого универа. И теперь они смотрели на меня так, словно это я пыталась его изнасиловать, а потом еще и утопила в реке.
Никто кроме меня не знал его настоящего, ни одной из них он не показывал свое истинное лицо, ни перед кем не снимал маску обаятельного, недоступного, строгого и изредка шутливого преподавателя. Поэтому и скорбели по нему эти тупоголовые курицы. Поэтому многие теперь ненавидели меня. А когда мы выходили из универа, Одинцова, выкрикнула мне вслед: «Ты чуть не убила Тимура, дрянь!»
И папа сорвался.
Он подошел к ней, сжал кулаки и при всех ее подружках прочитал такую нотацию о том, что нам пришлось пережить, что Одинцовой пришлось сгореть со стыда
Извинений я не ждала, мне было достаточно ее виноватого взгляда. Не только ее, а всех тех, до кого папа сумел донести истину.
За месяц, проведенный в больнице, к Тимуру приходило много друзей, они наблюдали за становлением его на ноги, не раз будили меня, когда я засыпала на стуле возле его кровати. И один раз Левша обронил такие слова.
― Кто бы там что ни говорил, но, реально, бро, ты просто обязан жениться на Тасе. Береги ее. Я тебе это говорю, как человек, у которого было дохрена разных дев… Блин, короче, ладно. В общем, одно скажу, другой такой Таси ты точно никогда не найдешь.
Тимур
Какое-то время я чувствовал себя полным дерьмом. Беспомощным калекой, у которого еще вчера было все, чего только можно взять от жизни, и в одночасье это все вспыхнуло и прогорело как спичка.
Как внезапно ослепший художник, как композитор, потерявший слух, как пианист, лишившийся рук ― вот, кем я чувствовал себя в первые дни после прихода в сознание.
Хрупкая девчонка таскала меня на себе, как инвалида, и кормила с ложки как ребенка. Засыпала на стуле рядом с моей кроватью и ведь черта с два покажет, что ей неудобно, что она измотана.
Наверное, легче было бы вонзить в руку отвертку и медленно намотать на нее сухожилия, чем видеть, как она мучилась. Хоть и пыталась скрыть это, наивная.
И только когда она спала, я мог дать волю своим эмоциям, точнее, выразить их на лице и сжатыми кулаками, ― на большее способен не был.
Любовь не всегда приходит в лучшие времена, и иногда Амур метит не в сердце, а в самые слабые места, Ахиллесову пяту, которая есть у каждого. Троян, ублюдок как знал мои уязвимые места. Сначала решил испортить мою девушку, после чего я был готов забить на спортивную карьеру только ради того, чтобы хорошенько надрать ему задницу. А потом он сделал так, чтобы у меня сорвало чердак, и я бездумно и без какой-либо подстраховки приехал туда, куда он скажет. Где ему оставалось лишь утопить педаль в пол и подвести финальную черту ― размазать меня по асфальту.
Все продумал, сукин сын.
Лишь одному
