– Была рада видеть тебя.
И тут же отвернулась, надеясь, что он уйдет.
К столу подошел Чак. Выглядел он неплохо, пока рядом не оказывался Мэннон, и тогда становилось ясно: Чак – всего лишь худшая копия.
– Ого – мой старый кореш! – воскликнул он. – Как делишки?
Мэннон не считал себя другом Чака, хотя когда-то они были близки. Он также не считал себя обязанным соблюдать условности с этим болваном, поэтому пропустил его слова мимо ушей.
Чак оскорбился.
– Какого хрена ты выпендриваешься? – вскричал он воинственно. – Нечего тут вынюхивать вокруг Уитни, если ты мне даже «здравствуй» сказать не желаешь.
Мэннон пошел прочь.
Чак остановил его, сердито положив руку на плечо.
– О, Боже, – вздохнула Уитни. Она знала, что сейчас произойдет, и ничего не могла с этим поделать.
Мэннон мгновенно обернулся, скинул руку Чака и сильно его отпихнул.
Чак потерял равновесие и рефлекторно махнул кулаком – но Мэннон изящно отвел этот выпад, а потом сделал то, о чем мечтал весь вечер, – с правой изо всех сил шваркнул Чака в подбородок.
– Я сделала большую бяку, да? – спросила Поппи. Силвер в это время накладывала на губы обильный слой блеска и изучала себя в зеркало.
– Ты это про что?
– Захария, – настойчиво заявила Поппи. – Я не должна была сажать его рядом с тобой.
Силвер обдумала ответ. Едва ли кто-то знал о ее романе с Захарией. Шестнадцать лет – большой срок, к тому же он был женат, и они соблюдали правила игры. Видимо, она неправильно истолковала действия Поппи. Та решила, что посадив Захарию рядом с ней, окажет ей честь – самым влиятельным человеком в зале был, безусловно, он.
– Не беспокойся, – отмахнулась она.
Поппи поняла, что ее подозрения оправдались.
– Я и понятия не имела, что вы знакомы.
– О-о, мы старые соперники, – туманно ответила Силвер. Потом, поняв, что ступила на зыбкую почву, добавила: – Мужчины с раздутым «я», как Захария Клингер, всегда наводили на меня тоску.
– Согласна, – подтвердила Поппи, поглаживая сложное сооружение у себя на голове. – Я терпеть его не могу. Такой напыщенный! Надо было посадить его за стол к Хауэрду, они его вполне заслуживают.
– Это точно! – согласилась Силвер.
– Может, он скоро уедет, – выразила надежду Поппи.
– Если не он, то я.
Поппи поняла: весь вечер может рухнуть на глазах.
– Ты не можешь уехать. – Сказала она встревоженно. – Ты же у нас – почетная гостья.
Силвер облизнула губы, чуть поморщилась и сделала шаг назад – оценить результат косметического ремонта.
– Могу, Поппи, – возразила она с милой улыбкой. – И уеду.
Не успела Поппи взмолиться и бухнуться в ножки – а она вполне была на это готова, лишь бы спасти прием! – в дамскую комнату влетела Мелани-Шанна, по ее хорошенькому личику бежали слезы.
– Я ее ненавижу! – вскричала она. – Ненавижу!
– Кого? – хором вопросили Силвер и Поппи.
– Эту стерву – Уитни Валентайн. Она испортит мне всю жизнь!
В глазах Поппи Мелани-Шанна всегда была тихой мышкой – не более того. И такое излияние чувств было для нее откровением. Надо же, оказывается, не такая она и тихоня.
– И что натворила Уитни? – поинтересовалась Силвер, скорее из вежливости – если сплетни не касались ее лично, они ее мало волновали.
Мелани-Шанна открыла рот, чтобы ответить, но в туалет вломились Айда Уайт и Кармел Гусбергер, возбужденно тараторя наперебой.
– Поппи! – громыхнула Кармел. – Ты что, не знаешь, что там идет драка?
– Кро-овь! – протянула Айда своим низким и монотонным голосом. – Кругом кро-овь!
Общество стало для Силвер слишком многочисленным. Она бочком направилась к двери.
– Драка? – взвыла Поппи. – На моей вечеринке?
– Все из-за этой стервы! – крикнула Мелани-Шанна. – Из-за этой падлы! Я бы ей все кости переломала!
Раскаяние наступило немедленно:
МИСС ДЖЕЙД ДЖОНСОН РАСКАИВАЕТСЯ. СНОВА ПРЕДАВШИСЬ ЛЮБВИ С АНГЛИЙСКИМ ЗАНУДОЙ, ОНА СОВЕРШИЛА ВЕЛИЧАЙШУЮ ОШИБКУ.
Она смотрела на него, спящего в ее постели. Он лежал на спине, рот чуть приоткрыт, меж губ сочился легкий посвист.
Было семь утра, она уже полностью проснулась, мозг ее работал четко; так что же произошло прошлым вечером?
Зачем она вообще ему позвонила?
В ту минуту ей это показалось уместным. Ее слишком выбил из колеи Кори своими новостями.
Естественно, Марк был счастлив ее звонку и примчался, как ей показалось, через несколько минут, хотя, скорее всего, прошло не меньше получаса.
Она выключила свет и украсила квартиру маленькими обрядовыми свечками. Из динамиков, создавая прекрасную атмосферу, доносилось негромкое пение ее любимого Спрингстина. На прикроватном столике стояли бутылка охлажденной водки «Абсолют» и две стопки. Она встретила его в огромного размера черной футболке, благоухая «Опиумом», – больше на ней не было ничего.
Он начал говорить, едва переступил порог квартиры.
Но ей хотелось другого. Приложив палец к его губам, она увлекла его в сторону спальни.
Понять ее настроение ему удалось без труда.
Секс был ничего. Не потрясающий. Если начистоту, скорее, вполне заурядный. Как там поется в старой песне? «Уж нету страсти, уж нету страсти, в твоих руках, в твоих глазах… Уж нету страсти».
Прикрыв за собой дверь спальни, она босиком протопала на кухню, включила чайник.
Что ж, она все для себя решила. Их отношениям пришел конец. У нее, во всяком случае, на этот счет сомнений не было.
– Мне нужно ненадолго смотаться в Нью-Йорк, – сообщил Джек племяннице. – Ты можешь на это время выписать сюда подружку?
– Когда?
– Чем быстрее, тем лучше.
Она задумалась: кого бы пригласить? Получалось, что некого. Нет, конечно, в школе клевые девчонки были, но как-то ни с кем из них она не сблизилась. Если у нее когда и был друг, так это Эдди, но после дурацкого приема у Силвер, когда он примкнул к толпе мамашиных фанатов, она как-то потеряла к нему интерес.
– Кого-нибудь притащу, – пообещала она. – Когда хочешь ехать?
– Ну, например, завтра? Она кивнула.
– Отлично.
А сама подумала: и ничего страшного, вполне могу поторчать здесь одна.
– Тогда порядок. Я всего-то на пару дней. Пожить немного одной – эта мысль ей понравилась.
Может, она свистнет Эдди, и они немного порепетируют. Все их последние опусы были полной лажей. То ли он, то ли ей надоело горланить рок-н-ролл.
Дядя Джек так ни одной ее кассеты и не слышал. Во, блин! Ну он-то все равно чувак клевый, по крайней мере, она ему не безразлична, не то что родимой матушке.
Однажды, когда она станет богатой и знаменитой, когда на нее не будут смотреть, как на малое дитя, она явится пред ясные очи Дражайшей Силвер и о многом ее спросит.
