Но что, если этому пламени предстоит угаснуть? Что, если Гарретт Уитакер сейчас признается ей, что это было всего лишь наваждение? Просто отдушина для солдата в кровавой мясорубке войны?
Джулиану это вовсе не интересовало. Но она не могла заставить себя не думать о том, что может произойти сегодня: совсем скоро, блестя своими чудными изумрудными глазами, он начнет вспоминать о проведенных вместе днях, о том, сколько глупых слов они наговорили друг другу. Этот образ будил в ней какие то опасения, что то предупреждало: после такого откровения золотистое пламя, питавшее ее, может погаснуть.
От Гарретта вовсе не требовалось любить ее до сих пор. Об этом нечего было и мечтать; главное, о чем молилась Джулиана, - чтобы он не разрушил ее воспоминаний.
А что, если ее молитвы подействуют? Что, если Гарретт все эти годы хранил, как и она, воспоминания об этих шести днях, как святыню? Эта мысль пугала Джулиану еще больше, ведь в его памяти она осталась восемнадцатилетней девушкой, а не сорокашестилетней женщиной.
Теперь настала пора посмотреть на эту сорокашестилетнюю женщину: хотя от «Жемчужной луны» до «Мандарин Ориентал» недалеко, но на улице страшный ветер, так что надо посмотреться в зеркало, поправить волосы. Потому то она и пришла пораньше.
Прибирая выбившиеся черные и серебряные пряди и укладывая их в узел на затылке, она обратила внимание на тонкие морщинки под глазами и трясущиеся руки.
Ее некогда такие нежные пальчики от монотонной и тяжелой работы стали такими некрасивыми - совсем не то, что должен был помнить Гарретт.
«Я не могу видеть его, не могу!» - «Но тебе придется. Ради дочери. Иди».
У Гарретта Уитакера тоже колотилось сердце от радости и от страха. Вот уже несколько месяцев он давал себе волю и фантазировал о самом заветном, самом сладостном: как он вернется в Гонконг, в это чудесное место, где жила его любовь!
Но Гонконг двадцативосьмилетней давности, за исключением «Пининсулы» и паромов Звездной линии, исчез. Он уже и в то время казался оживленным и современным городом, но это было ничто в сравнении с новым Гонконгом.
Гарретт любовался этим новым городом, его незнакомыми очертаниями с палубы парома «Мерцающая звезда». Золотистые небоскребы сияли в лучах солнца, как гигантские золотые слитки на фоне серо стального неба. И даже на пике Виктории белела новая корона!
«Что же сталось с невинной восемнадцатилетней девочкой и усталым двадцатичетырехлетним пилотом, обретшим радость и счастье любви? - подумал он. - И где, где теперь те волшебные места, где мы бродили влюбленными?»
Все исчезло. Все - и девочка, и летчик, и места, где они любили. Джулиана и Гарретт изменились, как и Гонконг. Оба достигли успехов в жизни, и вполне естественно, что для места новой встречи был избран бар, где за ленчем заключались миллиардные сделки.
Гарретт, подходя к отелю «Мандарин», испытывал только печаль. Он не хотел, чтобы прежние летчик и девочка умирали, в его сердце они жили всегда, молодые и счастливые; когда бы он ни вспомнил о Джулиане, его душа снова становилась юной, и весь мир озарялся прекрасным светом.
Неожиданно шаги Гарретта замедлились. Может, было бы лучше навсегда остаться наедине с воспоминаниями и мечтами о том, что могло бы быть, если?… Но его сердце говорило, что все поразительные совпадения последнего времени - это дело рук судьбы, что они с Джулианой уже расплатились со всеми долгами… Но ведь судьба никогда не была благосклонна к их любви; а что, если впереди ждет самое жестокое ее наказание?
Она уже была в ресторане, сидела на золотисто рыжем диванчике, отделенном от других посетителей замысловато гравированными стеклянными перегородками. И она была не одна: рядом с ней стояла какая то элегантно одетая женщина, они болтали о чем то, и это дало Гарретту возможность немного рассмотреть ее.
Да, это была Джулиана, женщина, которую он любил. Да, теперь в ее волосах пробивались тонкие серебряные нити. Да, под глазами были морщинки - как и у него, и когда она жестикулировала, Гарретт видел, что стройные тонкие пальчики, которые он так любил когда то, остались столь же изящными, но слегка опухли в суставах.
Но это была Джулиана. Она заметила его, и хотя сделала над собой усилие, чтобы скрыть радость, эта радость выплеснулась из ее глаз ярким светом.
Гарретт хорошо помнил этот свет.
Он никогда не забывал о нем и не забудет.
- Джулиана, - тихо сказал он.
- Привет, Гарретт! - «Любовь моя!»
Он почти не изменился, разве что стал еще красивей; его темно зеленые глаза стали серьезней, и он улыбался ей…
Джулиана вдруг нахмурилась, и Гарретт взмолился - пусть это только потому, что они не одни! Но вот знакомая Джулианы ушла, а она все еще была напряжена; вот снова кто то подошел и поздоровался с ней, на этот раз ей пришлось из вежливости представить его, и его узнали - в конце концов, не зря же он был владельцем «Уитакер Энтерпрайзис» - а девочка и летчик исчезли, они умерли?… нет!
- Джулиана, ты голодна?
Она готова была услышать от Гарретта любой вопрос, тысячи вопросов, но только не этот. Тихо рассмеявшись, она ответила:
- Совершенно нет.
- Тогда уйдем отсюда?
- Уйдем?
- Пожалуйста, Джулиана, идем со мной.
На Гарден роуд их встретили порывы холодного зимнего ветра. Но ветер не мог остановить Гарретта - наоборот, он был признаком того, что они наконец оказались одни, им никто не мог помешать.
Идущий на Пик трамвай был почти пуст, и несколько заядлых туристов, приехавших в Гонконг в погоне за летом, предпочли остаться в теплом помещении Башни на Пике. Прогулочная тропа целиком принадлежала Гарретту и Джулиане.
Джулиана была здесь несчетное количество раз. Она проводила бесчисленные часы, стоя точно на том месте, где нашел ее Гарретт, ожидая его в серебристом свете луны.
Джулиана отлично знала, где она стояла в тот самый миг, когда изменилась вся ее жизнь. Но не она, а Гарретт замедлил шаги, вспомнив все после этих долгих лет.
Его темно зеленые глаза осветились радостью, как в тот апрельский вечер, и он тихо сказал, как тогда:
- Меня зовут Гарретт.
И она прошептала в ответ, как тогда:
- Меня зовут Джулиана.
И свершилось чудо - она снова оказалась там. Снова наступила та давно прошедшая ночь, она снова переживала все ее радости, все чувства проснулись в ней: это была судьба, судьба, направлявшая все ее шаги и действия за восемнадцать лет к одной цели - к тому, чтобы привести ее в эту лунную ночь на это место, к нему.
Джулиане стало вдруг тепло, словно это не был холодный зимний день, и даже цвет неба изменился - с угрожающего серого на сияющий серебристый… ей захотелось, чтобы этот волшебный миг не кончался никогда, чтобы она навсегда осталась тут, залитая мягким свечением серебристой луны и его зеленых глаз.
