Анна Михальская - Foxy. Год лисицы

Так и скакала, пока не выскочила на незнакомую поляну – прогалину в молодом леске, густо поросшую засыхающими, бледными уже травами. Вокруг молча стояли желтые березы. Серые кружки осиновых листьев мелко дрожали, хотя ветра не было.

Целые выводки толстых молодых полевок ждали меня здесь, в корнях трав, – отъевшиеся к холодам, неуклюжие, сладкие, они насытили меня быстро.

Тяжело, спокойно и грустно возвращалась я назад по своим следам – не вскачь, а так. И, добравшись до норы, полежала у входа, полузакрыв глаза, переваривая добычу.

Поднявшись, занялась наконец делом. Расширила нору, расчистила пол, выбрасывая наружу несвежий песок, сохранявший еще нестерпимую собачью вонь. На этом силы кончились.

И я снова забираюсь на свой бетонный пенек.

Узкий молодой серп сверкает в ясном небе, словно лисий глаз. Осенний ночной ветер чуть шевельнул ветви. Дождем посыпались листья, обнажая опустевшие птичьи гнезда.

Внизу темнеют окнами пустые дачи.

Грохоча, рыча и свистя, проносятся мимо поезда. Один из таких унес ее – мою женщину – далеко-далеко. Не добежишь. Не догонишь. Да и зачем?

Сначала уносится жизнь – далеко-далеко. Не вернешь.

А потом и память о ней. Не догонишь. Да и зачем?

Там, внизу, в поселке у станции, кто-то жжет костер. Едва слышно звучат песни – люди тоже поют по ночам.

Горький, горький дым. Протяжные песни. Искры взмывают в черное небо, словно золотые мухи.

Красный костер.

Догорает. Догорел. Погас.

Мы случайно встретились у подъезда «Зоны К». Они обещали пригласить меня на венчание. Кажется, он помолодел на двадцать лет, и как красив! Кто бы мог подумать, что меньше года назад он лежал в тяжелом запое, мы боролись за его жизнь, а единственный близкий ему человек – дочка – боялась вернуться домой.

Я помню: вот детские прозрачные пальцы перебирают разноцветные блестящие конфеты, перекладывают их по кухонному столу, выкладывая узор какой-то замысловатой мозаики… Что ими движет, этими пальцами? И вот появляется избавление – новая любовь, и не одна – с нею вера и надежда… Смерть отступает. Любовь…

Помню, тогда я просила Бога дать мне мужа. Шла мимо белой церкви, как сейчас иду, и вот зазвонили колокола, грянули аплодисменты голубиных крыльев, и стая белых птиц взмыла и закружила вокруг колокольни, поднимаясь все выше и выше в прозрачное небо, к золотому солнцу… С крыльца спускалась пожилая пара – прекрасные в своей освященной любви, совсем молодые люди, рука об руку, и снежно-белы были розы и сияющая седина невесты… Как я плакала тогда, идя мимо – всегда мимо! – одна со своей собакой, по липовой аллее, уходя все дальше и дальше, а слезы текли все сильнее…

Но вот уже Покров, а приглашения мне все нет. Расписались в загсе, а венчаться раздумали? Нет, скорее просто не пригласили Не знаю, почему… Может, забыли…

Покров в этот год выдался погожий. Радостный. Иду мимо белой церкви, по той же аллее. Нежное тепло последних солнечных дней на полузакрытых веках, на поднятом к небу лице. Как странно… Как я могла так ошибиться? Просила мужа, получила – любовь. И ничего мне больше не нужно, только время. Еще хоть немного времени. Да что там, и это грех просить – ведь если любовь, с нею и вечность.

И тут грянул тот же колокольный звон, ликующий венчальный клик!

Так же взлетела, кружась, голубиная стая. А я застыла на месте: что это?

По церковным ступеням, медленно, торжественно, спускалась пара.

Золотые волосы жениха я узнала сразу. Об руку с ним, в чем-то радостно скромном, и, конечно, с розами – шла его спасительница. Любимая. Венчанная жена.

А я так и стояла – прислонившись к черному стволу липы, на ковре золотом, под золотым дождем последних листьев. Стояла не шевелясь.

Опомнилась, повернулась прочь, кликнула собаку и пошла вдоль по аллее – мимо, мимо.

Вечером в дверь позвонили.

Это была она – девочка, но давно уже не моя дочка. Одна.

Мы пили чай, она все молчала, а я ни о чем не спрашивала – только как дела в школе, куда собирается поступать, как готовится. Сказала, что помогу, если надо. У меня еще оставались знакомые – мои однокурсники, но с других факультетов. Репетировали вовсю. И поступали своих учеников – все как водится. Но она хотела к нам. Изучать поведение зверей – как я. И я почему-то обрадовалась! Даже рассказала ей о лисице из Трехдубового леса – конечно, не все, что знала – а так. Рассказывала и тосковала о ней, моей Фокси. Где-то она теперь? И вспоминала, бывает ли у лисиц так, что старого лиса выгоняет более молодой претендент, чтобы остаться с молоденькой лисичкой… Бывает или нет? Может, тогда у Фокси есть шансы, и кто-нибудь из двоих предателей все-таки ее разыщет?

И еще я думала: а почему девочка пришла ко мне сегодня? Именно сегодня, и ничего не сказала? Может быть, это все-таки моя девочка? Вдруг я ошиблась? Опять ошиблась?

Во сне я получила эсэмэску. Наяву я ее прочитала.

«Ну, где же ты? Я дома. Один, и надолго. Приезжай скорее!»

Я решилась войти в этот запретный дом.

С тех пор, как мы встретились зимой, я не разрешила себе даже пройти по тому узкому переулку, где на асфальте у себя под ногами столько раз читала иероглифы трещин, что знала текст наизусть.

Я очень боялась.

Я шла, все замедляя шаг. И все-таки поворот в переулок приближался. Какая пошлость. Какая мерзость – вот так приходить в дом, где живет семья. Где все обмануты. Осквернять все собою. Разве это – любовь?

Так я дошла до «Унитаза». Всего несколько шагов по переулку – и золотисто-кремовое великолепие открылось взгляду.

Дальше я не продвинулась. Постояла, посмотрела… Написала эсэмэску. Соврала, что заболела и не приеду – чтобы не догнал. Повернулась и побрела назад, к метро.

Ветер порывами дул в спину.

Дома я прочла несколько эсэмэсок. Призывных и раздраженных. Обиженных. Из них я впервые узнала, что жена и дочь давно в Штатах.

Я ведь ничего не спрашивала. А он ничего не говорил. Имелось в виду, что его семейная жизнь продолжается и неизменна – то есть я так думала. И основания к тому у меня были. Ведь все ограничения на встречи, их время, их место – все сохранялось. Я читала новые, регулярно прибывающие эсэмэски, и ломала голову: почему же он не сказал мне? Вот уже несколько месяцев живет один – и ни слова! Нет, почему не сказать? Ответа я не находила. Разве это любовь? – только одна эта фраза крутилась передо мной, как муха в жаркий день. Но разве эта фраза и есть ответ? А почему нет? Ответ, наверное…