Вверх. Вниз. Толчок. Вниз. Вверх. Толчок...
Кажется, я кончу от одного только мучительного ощущения. Неглубокие толчки в моем ядре чередуются с безжалостными толчками в моем заднем отверстии, пока я не теряю сознание.
Он — все, на чем я могу сосредоточиться. На его чистом запахе, большом присутствии и тепле.
Это его рука, вся в венах и сильная. Его член, твердый и готовый посеять хаос внутри меня.
Все в нем.
Крейтон поддерживает безжалостный эротический ритм. Он толкается, скользит, гладит и шлепает. Он хватает меня в образный захват, и я бьюсь бедрами, извиваюсь, задыхаюсь и скулю.
Требую, чтобы он взял меня.
Владел мной.
Заставил меня почувствовать себя живой единственным способом, который он знает.
Он убирает пальцы и шлепает меня по заднице три раза подряд.
Стон вырывается из меня, когда удовольствие смешивается с легкой болью. И как только я думаю, что кончу, он вводит свой член в мою девственную дырочку.
Мир замирает, когда мое прежнее удовольствие сменяется мучительной болью. Не имеет значения то что, что он готовил меня к этому, или что он потратил много времени, растягивая мою дырочку или смазывая себя.
Факт остается фактом: Крейтон огромен, и его член не должен находиться рядом с задним проходом.
Это больно, жжет и просто удушающе.
Почему люди любят анал? Это пытка.
Я извиваюсь, задыхаюсь и пытаюсь вырваться из его дикой хватки. Крейтон не толкается в меня, но и не вырывается. Его пальцы впиваются в плоть моего затылка.
— Расслабься. Не выталкивай меня.
— Я не могу, — слезы наполняют мои веки, когда я напрягаюсь. — Это больно. Так больно.
— Шшшш. Не борись со мной, — он успокаивает, берет меня за бедро, поглаживает по всему боку, потом живот, потом спину. Его пальцы на моей шее рисуют успокаивающие круги, все нежные и заботливые.
Нехарактерная для него черта. Да, он может быть заботливым, но только после секса, а не во время.
Он сам сказал мне однажды, что умеет брать, но не умеет отдавать, поэтому никогда не задумывался об отношениях.
Не знаю, из-за этого ли знания, из-за того, что он так естественно заботится обо мне, или из-за его приятных прикосновений, но я чувствую, что расслабляюсь, и мои мышцы расслабляются, медленно приспосабливаясь. Я предпочитаю сосредоточиться на том, что он делает меня полной.
Такой полной.
— Такая хорошая девочка, — глубокий голос Крейтона мог бы касаться меня. Или, может быть, именно это слово мне нужно, потому что у меня между бедер капает.
Он держит мой затылок рукой, которая гладила мой бок, и опускает другую, чтобы подразнить мой клитор.
Возбуждение, которое, как я думала, исчезло раньше, возвращается с разрушительной силой.
Когда он начинает покачивать бедрами, я проваливаюсь в шлепки его паха о мою задницу, в звуки хрюканья, стонов, оханья. Шлепок, шлепок, шлепок.
Пот покрывает мою кожу, и я таю в его прикосновениях, в его присутствии.
— Вот так, — его ритм медленный, приятный. — Ты так хорошо принимаешь мой член. В тебе так хорошо. Такая тугая. Такая, блядь, моя.
Из моего горла вырывается стон, и все прежнее напряжение исчезает. Сырое, жгучее удовольствие разливается между моих бедер, и я качаю бедрами, требуя большего.
— Ты хочешь, чтобы я трахал тебя сильнее? Хочешь, чтобы я взял твою задницу и впился в твою девственную дырочку, пока ты не сможешь сидеть несколько дней? — спрашивает он, голос сочится темной похотью, а его толчки становятся все глубже. — Хочешь, чтобы я ворвался в тебя и взял тебя как свою? Потому что именно такой ты всегда будешь, Анника. — Толчок. — Ты можешь выстрелить в меня и убежать. Ты можешь толкнуть меня и уйти. — Толчок. — Но ты — моя девочка, и ты останешься моей девочкой, несмотря на своих гребаных родителей. — Толчок. — Я единственный дом, который у тебя когда-либо будет. Моя кровать — единственная кровать, в которой ты когда-либо будешь спать, так что в следующий раз, когда я скажу, что ты мой дом, ты скажешь, что я тоже твой.
Я задыхаюсь, хнычу и стону, не в силах принять тот груз эмоций, который он вызывает.
Похоть, отчаяние и печаль.
Полная тоска, которая пронзает мои кости, но вместо этого я выбираю впасть в похоть.
Я выбираю впасть в ощущение того, что он полностью владеет мной. Телом, сердцем и душой.
Наслаждение накатывает на меня волнами, начиная с того места, где мы соединены, где он мучает мой клитор, и распространяется по всему телу. Грубое скольжение моих твердых сосков по коже усиливает его до извержения.
Тот факт, что его хватка на моем затылке не позволяет мне бороться с этим, даже если бы я хотела, добавляет ощущение животного удовольствия.
— Скажи мне, что ты останешься, — он ворчит у меня за спиной, и шлепки плоти о плоть эхом отдаются в воздухе.
Каждый удар по рубцам на моей заднице заставляет меня капать в его руку.
Каждый вдох наполнен запахом его, меня и секса.
Нас.
Тем не менее, я медленно качаю головой, насколько позволяет его рука, и Крейтон шлепает меня по клитору.
Удар настолько неожиданный, что я кончаю в длинном потоке... святое дерьмо.
Мои глаза расширяются. Пожалуйста, не говорите мне, что я описалась.
Крейтон приходит в ярость от влаги, которая льется из меня, и всаживает в меня со звериной силой.
Я закрываю глаза и гонюсь за своим оргазмом, раскачивая бедрами и подстраиваясь под его ритм.
Он кончает глубоко внутри меня с рычанием:
— Моя.
Но, похоже, он еще не закончил. После того, как он выходит, он покрывает мою задницу и бедра своей спермой, как будто он пометил меня для всеобщего обозрения. Когда он наконец отпускает мой затылок, я не поворачиваюсь, а остаюсь в том же положении. На самом деле, мне хочется, чтобы мир открылся и проглотить меня.
— Анника?
Я зарываюсь лицом в диван, мой голос звучит приглушенно.
— Оставь меня в покое.
— Посмотри на меня.
Я качаю головой на диване, пытаясь игнорировать процесс того, как мое сердце сжимается и умирает.
— Я не буду повторяться в другой раз. Посмотри на меня.
Я медленно делаю это, стыд и слезы застилают глаза.
— Неужели ты не можешь просто оставить меня в покое и что бы я приняла тот факт, что я описалась?
Он хмурится.
— О чем ты говоришь?
— Только что, когда ты... Дай мне минутку. — Медленная улыбка приподнимает его губы, и он выглядит так великолепно, что мне хочется дать ему пощечину.
— Чему ты улыбаешься?
— Ты не писала, ты кончила, и это было самое горячее, что я когда-либо видел.
Мои щеки пылают.
— О.
Услышав, как он назвал меня самой горячей штучкой, которую он когда-либо видел, я хочу сделать это снова и снова. Но, возможно, это происходит только при сильном оргазме.
Когда он поднимает меня на руки, из меня вырывается слабый вздох.
— А теперь давай примем душ, чтобы я мог снова тебя трахнуть.
— Но мне так больно.
— Но не твоей киске.
Я выпускаю длинный вдох, когда его большие шаги преодолевают все расстояние до лестницы. Несмотря на мирный момент, что-то все еще беспокоит меня.
— Я серьезно, Крейтон. Я не останусь.
Его челюсть сжимается, но вскоре он меняет черты лица.
— Я сумею убедить тебя в обратном.
Мое тело прижимается к его телу.
— Я тоже думала, что смогу это сделать, с тех пор, как мы приехали сюда. Я думала, что смогу убедить тебя оставить прошлое в прошлом, но это невозможно, не так ли? Разве мы оба не обманываем себя в этот момент?
— Заткнись.
Это одно слово. Всего одно слово, но в нем столько силы, что я дрожу в его объятиях.
— Пожалуйста...
Я прижимаюсь к его щеке, целую его висок, его неземные глаза, его прямой нос, полные губы, все, что только может найти мой рот.
— Пожалуйста, отпусти свою обиду, Крейтон. Сделай это для себя. Отпусти того маленького ребенка и перестань быть в ловушке прошлого.
