Я скрежещу зубами, и моя челюсть сжимается с такой силой, что я удивляюсь, как не защемило сухожилия.
— Так вот почему ты отказываешься говорить со мной или позволяешь мне прикасаться к тебе? Потому что ты думаешь, что я самозванец?
Она кивает.
Я слышу звук разбивающегося на куски моего мира. Кусочки настолько малы, что я никогда не смогу их найти, не говоря уже о том, чтобы собрать их снова.
Когда я впервые привез Аннику на этот остров, я думал, что мы найдем то, чего у нас когда-то было. Да, она немного боролась со мной, но она также смеялась и дурачилась. Она танцевала для меня, флиртовала и вздыхала в моих объятиях. Ей нравилось класть голову мне на колени и смотреть на мое лицо, когда я читал для нее, а потом требовала еще.
Казалось, что она все еще любит меня.
Когда она извинилась за то, что выстрелила в меня, я поверил ей.
Я верил, что она должна была сделать выбор, но горькая правда в том, что она никогда не выберет меня вместо своей семьи.
Наверное, это несправедливо, что я заставил ее сделать это, но я хотел, чтобы она выбрала меня, как в тот раз она выбрала своего брата.
Я хотел, чтобы это был я.
Я просто никогда не думал, что моя зацикленность и мой план сблизить нас еще больше отдалит нас друг от друга. Я никогда не думал, что лишу ее света и сделаю ее таким сломленным человеком.
Она совсем не похожа на мою Аннику.
От ее жизнерадостности, постоянного озорства и невинности в глазах, энергии, которая бурлит в ее порах, не осталось и следа.
Она могла физически застрелить меня, но я убил ее. И есть только один способ вернуть ее к жизни. Даже если для этого придется пожертвовать своей собственной жизнью.
— Хорошо, — шепчу я.
Ее брови сгибаются.
— Хорошо?
— Я отвезу тебя домой.
— Ты... ты отвезешь?
— Я когда-нибудь лгал тебе?
Она неистово трясет головой, часть света просачивается обратно в ее глаза. Медленно, но неуклонно.
Черт.
От осознания того, что я чуть не сломил ее дух, мне хочется застрелиться и на этот раз никогда не просыпаться.
Это было бы лучше, чем слышать звук моих разрушающихся внутренностей или видеть, как она живет без меня.
Это, блядь, разорвет меня на части.
— А теперь спустись с края. — Я протягиваю ей руку, но она недоверчиво смотрит на нее.
Мы остаемся так на мгновение, ее взгляд скользит с моего лица на мою руку и обратно.
— Анника.
— Да?
— Идет дождь.
— Я знаю.
— Потанцуй со мной.
Ее глаза расширяются, голубой и серый цвета вступают в борьбу за доминирование. Несмотря на ее постоянные придирки по поводу ее прически и одежды, Анника любит, когда мы танцуем под дождем. Это навевает воспоминания о нашем первом свидании и поцелуе. О том времени, когда я решил, что она стала моей навсегда.
Ее подбородок дрожит, как и ее голос.
— Но ты не танцуешь.
— Я танцую только с тобой.
— Я не люблю дождь.
— Ты полюбишь его ради меня.
На этот раз, когда я киваю на протянутую руку, она берет ее.
Я тяну ее с такой силой, что она прижимается к моей груди, а ее маленькие ладошки опускаются на мои плечи. Я хватаюсь рукой за ее талию, и мы медленно раскачиваемся под шум дождя.
Мы прижаты друг к другу так тесно, что мне хочется остановить время прямо в этот момент. В последнее время, когда мы оказываемся так близко, она отталкивается или старается отстраниться как можно дальше.
Но сейчас она смотрит на меня ожидающими глазами, глазами, полными света, и мне хочется пнуть себя и бросить свое тело в канаву за то, что я запятнал ее своей тьмой.
Эти глаза предназначены только для света.
Мы продолжаем медленно, плавно покачиваться, а она не перестает смотреть на меня. Всякий раз, когда дождь попадает ей в глаза, она смывает его и пристально смотрит на меня, словно желая вскрыть мою внешность и заглянуть внутрь меня.
— Значит ли это, что ты забудешь о прошлом? — прошептала она с надеждой, с ожиданием.
И мне не хочется рушить эту надежду или уничтожать ее, но это именно то, что я должен сделать, чтобы дать ей новое начало.
Такое, где я не буду омрачать ее жизнь.
Мне всегда было суждено сломать Аннику Волкову. Я просто не знал, что вместо этого я буду сломлен.
— Я не могу стереть свое прошлое.
Ее ноги подкашиваются, вся она дрожит — ее подбородок, ее тело, ее губы.
— А как насчет твоего настоящего и будущего?
— Я их уже потерял.
— Ты не…
Ее слова обрываются, когда на другом конце пляжа начинается суматоха.
Я нахмурился
Здесь никого не должно быть. Этот остров принадлежит дедушке Джонатану, и только он и папа пользуются им, когда им нужен отпуск. Но они не стали бы приезжать, учитывая, что оба знают, что я здесь.
Если только они не решили приехать без приглашения. Может быть, мама и бабушка надавили на них, заставив привезти их сюда, чтобы увидеть меня?
Что-то здесь не так.
— Оставайся здесь, — говорю я Аннике и начинаю спускаться по дороге.
Когда я оборачиваюсь, чтобы убедиться, что она не вернулась на скалистый берег, я обнаружил, что она идет за мной по пятам.
—Что? — спрашивает она. — Я хочу знать, что происходит.
Бесполезно пытаться остановить ее, да и времени у нас все равно нет.
Дождь прекратился так же внезапно, как и начался, к тому времени, как мы добрались до пляжа.
Несколько мужчин в черном патрулируют всю территорию, как какие-то специальные солдаты.
Я не слышу шагов, но слышу крик Анники, когда меня ударяют сзади. Боль вспыхивает в затылке, и я падаю на колени. Мои запястья сжимают за моей спиной, а голос с русским акцентом бормочет:
— Поймал, Босс.
Когда я поднимаю голову, передо мной оказывается не кто иной, как человек, убивший мое детство и купавшийся в его крови.
Человек, который дал жизнь Аннике.
Адриан Волков.
И он держит пистолет у моего виска.
Глава 39
Анника
Странно, как мир может перевернуться с ног на голову в считанные минуты.
Несколько минут назад я снова начала надеяться, тосковать, мечтать о том что бы убедить Крейтона отказаться от своей мести.
И это после двух дней кошмарной, безрадостной капитуляции. Из-за его полной непреклонности мое сердце разбилось вдребезги. Я потеряла всякую надежду и стала похожа на себя прежнюю.
Мысль о том, что он превратится в этого бессердечного человека, который видит только месть, разрывала меня на части, и я не могла выдержать этой пытки. Поэтому представьте мое удивление, когда он наконец-то выслушал меня.
Он стоял там и выслушал меня.
Он не пытался меня разозлить. Он даже... испугался. Это был первый раз, когда я видела страх в его глазах.
Черт, даже когда я наставила на него пистолет, он не испугался. Он был скорее покорен.
Он сказал, что отпустит меня домой.
Он заключил меня в свои надежные объятия и танцевал со мной под дождем. Мы куда-то шли, а теперь нет.
Теперь его удерживает массивная рука Коли, который стоит, как стена, позади него, а папа направляет ему в лоб пистолет.
И самое ужасное, что он выглядит готовым убить его, и не просто обычным способом, нет. Это уже второй раз, когда я наблюдаю огражденное, убийственное лицо папы. Первый был во время моей попытки похищения. Его лицо осунулось, губы истончились, а глаза настолько темные, что не способны отражать свет.
Я всегда знала, что папа убивает людей, но впервые вижу его в роли убийцы.
Хладнокровного, безжалостного убийцы.
Его люди обходят нас с методичностью, все высокие, одетые в черное, с автоматами, перекинутыми через грудь. Такое впечатление, что они хотят уничтожить конкурирующую организацию, а не простого студента колледжа.
Я всматриваюсь каждое лицо, но нет никаких признаков Яна или Бориса — единственных, кто может быть на моей стороне. Вероятно, их оставили, чтобы защитить маму.
