— Какого… — подобрав ключи, начинает Стефан.
— Сделай анонимный звонок и затребуй проверку кандидатов на содержание наркотических веществ в организме.
— Отец под наркотой? Ты уверен? — охреневает Стеф, но берет брата за плечи и заглядывает в глаза, а потом с опаской посматривает на меня тоже. — Дерьмо!
Он распахивает для нас ворота. Мы садимся в машину… А дальше начинается какой-то полный сюр.
Память фиксирует события урывками. Но это, как ни странно, чистый кайф. Под спиной что-то вибрирует, иногда — потряхивает, но я все игнорирую, лишь хнычу от скольжения его губ по моей шее. Все остальные ощущения мелкие, незначительные. Я кричу в голос, растворяюсь в его горячей коже. И плачу, когда кто-то силком меня откуда-то вытаскивает в дикий холод. Его больше нет рядом. Нет на мне и во мне. Моя спина врезается во что-то, больно прилетает по голове. Меня с силой швыряет в сторону. На этот раз я лежу на твердом и прохладном, немного скользком. Сверху наваливается горячее тело. Это же Норт. Норт. Я бесстыдно развожу ноги, обхватывая его торс, каблук застревает где-то в одежде, и я с хныканьем дергаю ногой, пытаясь его вытащить. Ответом прилетает какая-то грубость. Его голова меж моих ног, и я кричу в голос, срывая связки, бессвязно умоляю о чем-то, сама не понимая, что несу. Одежда давит и тут, и там. Снизу юбка собралась гармошкой, сверху футболка стянута с плеча. Ткань врезается в кожу. Лишняя одежда, лишняя! Особенно когда тело изгибается под неестественным углом, чтобы его губы могли дотянуться до груди… и не только. От собственных стонов звенит в ушах. Внизу живота пожар, который терпеть совершенно невозможно. Но я слишком дезориентирована, не понимаю, как сделать так, чтобы он утих. Однако губы о чем-то просят, минуя разум и всяческое понимание. Облегчение наступает внезапно с чувством непривычной наполненности. Но его все еще недостаточно. Резкие толчки заставляют меня от напряжения кусать губы в кровь. Руками я цепляюсь за его горячую кожу, раздираю ногтями, не переставая что-то бормотать, просить. В нем мое спасение, освобождение, кажется целый мир. Мне больше никто не нужен. Нарастающее напряжение, и я инстинктивно задерживаю дыхание, чтобы затем сделать один последний вдох… Мое тело мучительно сладко умирает, содрогаясь до основания. Я разрываюсь: хочу остаться в этом моменте навечно и чтобы он поскорее закончился, потому что эти ощущения — не то, что можно пережить и остаться прежним. Наверное, я просто теряю сознание от наслаждения, потому что все, что есть дальше, — чистый лист.
***
— Тиффани.
Глаза открываются через боль. Все тело чужое, деревянное. Мышцы будто бы натянуты на коклюшки, и теперь кто-то их старательно перекручивает между собой.
Рядом с кроватью на корточках сидит Норт и держит меня за руку. Память подсказывает, что чай мы пили вместе, доза тоже одна. Но он выглядит куда бодрее. Почему? Норт намного больше меня, и, стало быть, доза для него не такая критичная? Наверное, так. Я уж точно в этом не спец.
Всхлипнув, как маленькая, я не встаю, а, наоборот, подтягиваю колени ближе к груди. Из одежды на мне какая-то сильно длинная футболка, точно не моя. Я неловко тяну ее вниз, чтобы прикрыть бедра. Норт не делает попытки мне помочь или помешать. В его глазах застыло безрадостное выражение, возможно вызванное тем, что не одной мне хреново. Ну или пониманием серьезности нашего положения.
С трудом сориентировавшись, я понимаю, что все это время спала в бывшей спальне Норта. Мы у Стефана.
Как бы ни было мне плохо, начинают выплывать наружу воспоминания о том, что мы делали еще недавно, и становится еще хуже. Щеки словно огнем лижет. Беру свои слова о Мэри назад: сейчас я точно более пунцовая, чем она. Мы занимались сексом в машине, которую вел Стеф? А потом… неужели на его кухонном столе?
Говард, где там чай по твоему особому рецепту?
Застонав, я закрываю глаза руками и, к собственному ужасу, обнаруживаю, что голос сорван. Вместо нормальных звуков выходит хрип.
— Да уж, Стеф со мной не разговаривает, — «утешает» меня Норт, правильно истолковав причину моего смущения. — Как ты себя чувствуешь?
Будто это и без того не очевидно. Мотнув головой, я утыкаюсь в подушку и собираюсь так и лежать. Не подумайте, я счастлива видеть Норта, даже если это ничего не значит, но в данный момент мне дико хочется, чтобы он оставил меня в покое. И еще вкатить претензию за то, что разбудил. Вдруг бы удалось проспать эти ужасные часы?
— Нам нужно поговорить обо всем.
— Что ты имеешь в виду? — спрашиваю я, стараясь медленнее дышать. Даже это сложно. — «Все» — это твой отец? Я не вижу причин обсуждать его действия. С ними и так все понятно. Ох, прости, я не сказала тебе «спасибо».
— Тиффани, мы поговорим о моем отце, о причинах, по которым он тебя отпустил, о том, что я ему наговорил, о Хопсе и так далее. Мы вообще о многом теперь будем разговаривать.
— Ты сейчас что имеешь в виду?
Потерявшись в его рассуждениях, я собираю волю в кулак и медленно сажусь на кровати, чтобы заглянуть в лицо. Лежа получается что-то не то.
— То, что больше я тебя одну не оставлю, в какую бы позу ты ни встала.
Я должна возмутиться, но внутри так тепло от этих слов. Но правда, с чего это Норт вдруг так резко переменился? Мои мысли разбегаются, чтобы собраться в несколько нестыкуемых фрагментов головоломки. На одном из них Говард с его угрозами, на втором Хопс, на третьем Стефан с кольцом, на четвертом наш разрыв… Что из этого нужно составить вместе, чтобы получить представление о причинах принятого Нортом решения. Но прежде, чем у меня выходит хоть что-то путное, он поднимается выше и накрывает мои губы своими, давая весьма и весьма однозначный ответ на этот вопрос. Этот поцелуй можно было бы назвать даже нежным, если бы не его пальцы, собирающие на бедрах футболку.
— Нет! — Я сбрасываю его руки и отползаю подальше. — Я не позволю тебе проделывать трюк, на который ты подбивал Стефана с Джесс. Мы разговариваем либо нормально, либо никак.
Кстати, он уже проделывал со мной что-то подобное неоднократно. Так он заставил меня переехать к нему, например.
Норт закатывает глаза, но поднимается и садится на кровать рядом со мной.
— Давай начнем с простого: Хопс. Я ему позвонил. Завтра мы с ним встретимся. Я к нему пойду, даже если вы со Стефаном сольетесь.
— Ты же не собирался. Что изменилось?
— А я не собирался? — выразительно приподнимает Норт бровь. — Есть у меня одно наблюдение: люди очень редко задают правильные вопросы, предпочитая делать собственные выводы. Поэтому я всегда повторяю: чем усложнять — лучше спросить. — И, прищурившись: — Скажи мне, как, на твой взгляд, я получил независимость, которой столько лет завидовал мой брат?
Я лишь неопределенно пожимаю плечами.
— Ты давал отцу то, чего он хотел.
— Отчасти это так, — вздыхает он. — Например, я сразу выбрал своей специализацией право, как хотел отец. И зная, как важны ему абсолютно преданные судьи, решил двигаться именно в этом направлении. Хотя, врать не буду, душа лежала. Но это только верхушка: помимо прочего я отказался от отцовских денег. Поначалу использовал их для игры на бирже, выводил процент на собственный счет. Затем просто вернул «не свое». И это как раз не то, что отцу понравилось. Это независимость, с которой ему пришлось смириться. Иначе я мог бы точно так же, как брат, оказаться перед выбором: либо живу на выручку с нелегальных, выгодных отцу сделок, либо лишаюсь финансирования полностью. Я пошел по второму пути раньше, чем решение приняли за меня.
— И теперь ты ездишь на убитом ягуаре и живешь в арендованной небольшой квартирке, — заканчиваю я.
— Точно. А наследник огромного оффшорного состояния у нас Стеф. — Норт придвигается ближе, и на этот раз я не отклоняюсь. — Как тебе? Уже жалеешь, что попросила меня продать колечко?
— Точно. И как же это я могла так ошибиться в выборе? — говорю, не в силах сдержать улыбку. Это должно было прозвучать ядовито, но, увы, на выходе чистый флирт. Потому что меня так и тянет коснуться пальцами любимого лица. Этот порыв откровенности сметает все выстроенные мною преграды.
