сих пор. Там он доставал чистое полотенце из шкафа, раздевался, шел в душ.
Думал о том, что самый сильный соблазн – влезть в отчеты СБ. Наверняка Савелий прислал информацию о том, в какой гостинице остановилась в своем Париже его Юлька. Но все же держался. Уже который день держался, как бы это ни было тяжело. Женя просила пока что ее не трогать. «Она не от тебя, она за собой». И это оставалось только принять, во всяком случае, прямо сейчас. И потому по вечерам, после работы, он приезжал в дом к отцу, несмотря на то, что тот был слишком занят в эти дни своим стадионом и укатил в очередную поездку, связанную со строительством. На сей раз с Аязом Четинкаей, участвовавшим в проекте. А Женя оставалась на месте. И Лиза. И Андрей. Мальчик был потешный и добрый. Прекрасно чувствовал себя среди присутствующих людей и ел все, что дают, не особенно перебирая харчами. А любые попытки в чем-то помочь пресекал смешным детским басом: «Я сам!»
Наверное, потому Богдан и ездил. Наблюдал за ним. Узнавал. Примерял к себе, прислушивался. И принимал: справится. И более того: нравится. Ему действительно нравится этот забавный мальчуган с небесно-голубым взглядом очень серьезных глаз, которые порой вспыхивают самым задорным на свете весельем.
У Юльки взгляд был другой. Он помнил ее с другими глазами – от шампанского на их дне плясали чертята. А может быть, и не от шампанского, может быть, тому виной лишь фонарики, которыми был украшен пляж. Ветер в лицо заставлял ее жмуриться, и оттого улыбка выходила немного чужой, незнакомой, но так гармонично сочеталась с отчаянной бравадой в голосе, когда она говорила. Говорила долго и будто бы шутя. Три с лишним года назад. На свадьбе его отца и ее сестры.
... ничего не попишешь – родня
***
Поездка подзатянулась. Он планировал уложиться в два дня, но что-то пошло не так, начиная с последней, но главной встречи, которую пришлось перенести с обеда на ужин, что помешало намерению вернуться домой без лишней ночевки, заканчивая Аязом-эфенди, у которого, помимо их общего проекта, были еще свои дела в столице. И без Романа Моджеевского их решить было невозможно. Аяз вообще повадился активно пользоваться связями своего заморского родственника, напоминая того зверя из сказки, который сначала хвостик погреться засунул, потом лапку, потом со всеми своими турецкими яйцами в избушку ввалился. Но ничего не попишешь – родня.
Потому только после какого-то банкета, на который он совершенно не собирался идти, но пришлось тащиться, чтобы взять с собой Четинкаю и представить его парочке занимательных датчан, попавших в сферу интересов бизнеса дражайшего свата, и поспешной погрузки этого самого свата на самолет, чтобы отправить его восвояси, Роман Романович наконец с облегчением выдохнул и рванул домой, в милый сердцу Солнечногорск, к дражайшей супружнице Евгении Андреевне. Ехал своим ходом, на новой любимой спортивной машинке, делавшей туеву хучу верст в час. Гонять по трассам любезнейшей отчизны он с возрастом так и не отучился. Любил погонять. Тем более, когда никто не контролирует.
Впрочем, страсть к лихачеству в данном случае вполне себе объяснялась желанием как можно скорее попасть домой. Кто осудит мужчину, спешащего к семье?
Однако вместо Жени и Лизы на пороге его встречала лишь Лена Михална со словами: «А они на море пошли!» А вместо покоя и тишины – сущий кавардак.
Не станем отрицать того факта, что сам Роман Романович был естественным источником бардака и хаоса. Но и не преминем отметить, что на сей раз к бардаку и хаосу никакого отношения Моджеевский-старший не имел. Скорее, имел Моджеевский-младший, но от понимания этого факта Романа отделяли каких-то минут сорок.
Велев домработнице накрывать ужин, он, не переодеваясь, только лишь сменив пальто на любимую куртку, вышел на крыльцо, обогнул дом и через несколько соток еще почти зимнего, но уже начинавшего греться на весеннем солнышке сада выбрался на аллею, ведшую от его дома к пляжу. Где и нашел любимое семейство.
Лизкин смех разносился на всю округу вслед за лаем здоровенного и молодого ирландского волкодава по кличке Джордж, которого Моджеевский подарил ей в прошлом году и который еще не успел набрать всей своей потенциальной мощи. Пес бегал у кромки воды и отчаянно боялся лишний раз намочить лапы, а Лизе строго-настрого нельзя было лезть в холодную воду. Но это не мешало им переругиваться по поводу Джорджевой трусости. Ринго же с отрешенным видом умудренного опытом старца вошел в море по свои песьи предплечья, а дальше не рисковал. Вода, очевидно, была все еще слишком холодной.
Женя сидела на скамейке в беседке, которую они поставили тут в позапрошлом году, и вслух считала до десяти по-английски, ожидая, когда мальчуган в ярко-синей шапке, сидевший напротив, станет повторять. На мгновение Рома задумался, что за ребенок и откуда взялся, поскольку среди всеобщей кутерьмы не всегда припоминал, как зовут его самого, а потом в голове вспыхнуло. Женя говорила, что заберет на несколько дней Юлиного сына, пока его родители разъехались по самым разнообразным делам. Странно, что в этой компании Сашки Малича еще нет. И обидно, что Таня до сих пор никого ему не подбросила. А то у Никитича внучка есть, а у него нету. Недоработка.
Мысленно улыбнувшись этим мыслям, Роман Романович послал самого себя в баню и направился к Женьке и мальцу.
- Ты еще не открыла у нас филиал детского сада? – как ни в чем не бывало поинтересовался он, незаметно подкравшись к увлеченной своим занятием супруге.
- Нет, нет и нет! – решительно отказалась она, поворачиваясь к Роману. – Короткое время я еще могу это потерпеть, но на постоянной основе – категорически нет!
- Прямо раз и навсегда? – рассмеялся Моджеевский, а потом наклонился к ней и сгреб в охапку, целуя щеку. – Привет.
- Па!!! – раздался от воды звонкий Лизкин голос.
- Не идти в педагогический – было моим осознанным выбором, - рассмеялась Женя, потянувшись к мужу. – Ты, кстати, вовремя. Вытащи Ринго из воды. С его ревматизмом это чревато, а меня он успешно игнорирует в этом вопросе.
- Мужика ревматизм от подвигов не удержит, - заверил Моджеевский и подмигнул мальчугану, пока еще молча глядевшему на него. Огромными такими голубыми глазами на совершенно ангельском лице. От этих самых глаз Роман Романович на минуту пришел в недоумение. Вернее сказать, почувствовал себя как-то неудобно.
