Перекидываю лямку фотоаппарата через плечо и, вздыхая, усаживаюсь на скамейку. Вздох получается несколько несчастнее, чем планировался.
Лео смотрит на меня укоризненно.
— Забыла, что я тебе говорил? Сюда приходят, чтобы расстаться со своими проблемами.
«Расстаться с проблемами иногда сложнее, чем кажется», — думаю я и смотрю на свою левую руку с обручальным кольцом. Кое-как выдавливаю улыбку и отвечаю:
— Уже рассталась.
Волны медленно набегают на берег, потом катятся от берега. Поразмыслив несколько минут, спрашиваю Лео, прилив сейчас или отлив.
— Отлив, — тут же отвечает Лео.
Я порой диву даюсь, как некоторые люди — как правило, мужчины — умеют быстро, будто на подсознательном уровне, определять прилив и отлив, стороны света, направление и все такое.
— Откуда знаешь? — спрашиваю я.
— Посмотри, песок сухой. В отлив он был бы мокрый.
— Логично, — соглашаюсь я и добавляю: — Знаешь, что я хочу тебе сказать?
— Что? — спрашивает Лео, и его лицо при этом преображается, словно он ожидает от меня искреннего признания. Не дождется!
— Кажется, я проголодалась.
— Я тоже, — говорит он, прищурившись. — Хот-дог будешь?
— Конечно, ведь здесь родина хот-дога, — говорю я, словно цитирую путеводитель по Кони-Айленду. На самом деле это почти единственный факт, который мне откуда-то известен. Может быть, сам Лео рассказал мне об этом когда-то.
— Верно, — говорит Лео улыбаясь.
Мы встаем и медленно возвращаемся на Стиллуэлл-авеню, к закусочной «У Натана», которая, как сообщает Лео, открылась в 1916 году. Заходим внутрь: народу здесь для двух часов дня в межсезонье не так уж мало. Даже для самой известной в мире закусочной, подающей хот-доги, очередь весьма приличная. Делаю несколько фотографий ресторана, посетителей, вспотевших поваров, занятых обжариванием сосисок на филе. Лео интересуется, что я буду есть.
— Хот-дог, — уверенно отвечаю я.
— А точнее? Тебе какой? Простой? Острый, с соусом чили? С гарниром? С картошкой фри?
Мне совсем не хочется ничего выбирать.
— Я буду то же, что и ты.
— Нам, пожалуйста, два хот-дога с сыром, картошку фри и темное пиво.
— То, что доктор прописал, — говорю я, вспоминая, как любит Лео такое пиво.
Лео расплачивается, берет салфетки, горчицу и кетчуп. Мы садимся за столик у окна, и на улице тут же начинается дождь.
— Как мы вовремя, — замечает Лео.
Я смотрю на него и думаю об Энди: муж всегда за своим письменным столом, в строгом пиджаке, при галстуке. Удивительно, до какой степени различны эти два мира — забегаловка в Бруклине и роскошный офис юридической фирмы в Бакхеде. Еще больше поражает контраст между Энди и Лео — я так по-разному чувствую себя с каждым из них.
— Да нет, не вовремя, — говорю я, выдерживая его взгляд.
Лео удивленно смотрит на меня, оторвавшись от хрустящей картошки. Потом берет картофельную соломку и тычет в меня.
— А все ты.
— Нет, ты, — говорю я.
— И ты, — повторяет он, на этот раз более серьезно.
Раньше мы с Лео часто перекидывались такими вот короткими, неполными фразами, бессмысленными, с точки зрения окружающих, но вполне понятными для нас. Я никогда не могла так общаться с Энди, который всегда подробно описывает все свои чувства и мысли. И вот уже в тысячный раз, я прихожу к выводу, что не могу выбрать, кто из этих двоих лучше, а кто хуже. Просто они совсем разные.
Мы дожевываем хот-доги и не долго думая, выходим под дождь, гуляем по пустынным улицам. Лео держит надо мной зонт, а я фотографирую все вокруг: неработающие аттракционы — знаменитый «Циклон» и легендарное колесо обозрения, карусели и горки, — а еще баскетбольную площадку, кучи мусора, всевозможные магазинчики…
— Мясник, аптекарь, портной, пекарь… Прямо как в детской считалке, — замечаю я.
— Да уж, сюда бы еще свечника и печника, — добавляет Лео.
Я посмеиваюсь и замечаю двух девочек-подростков, внимательно рассматривающих прайс-лист салона тату.
— Ах, мне эта орхидея так нравится, я просто тащу-у-усь!
— А мне — вон та бабочка, хочу такую на плече, но чтобы была не черная, а фиолетовая.
Я фотографирую и их тоже, а в голове постоянно крутится одна и та же мысль: «Не надо, не надо… Ни в коем случае не надо делать то, о чем потом пожалеешь».
На Кони-Айленд опускается серый вечер — сеанс съемки можно считать законченным и вполне состоявшимся. Небо проясняется — должно быть, ночь будет безоблачной, по-осеннему прохладной и свежей. Мы с Лео — промокшие, усталые, продрогшие до костей — садимся на скамейку, совсем рядышком. Лео словно невзначай обнимает меня за плечи, как бы по-дружески и в то же время очень нежно. Я с трудом преодолеваю соблазн положить голову ему на плечо. Закрываю глаза и думаю, что решительно не в силах разобраться в собственных чувствах. Если бы только я могла выбрать между Лео и Энди! Но все слишком непросто и запутанно — наверное, в сердечных делах всегда так.
— О чем задумалась? — спрашивает Лео.
Я чувствую его теплое дыхание на своих волосах.
— Да так, подумала вдруг о том, что ты все-таки хотел ко мне вернуться, — говорю я, надеясь, что вместе нам будет легче разобраться в наших отношениях.
Лео снова вздыхает. На этот раз его вздох согревает мне шею. По телу пробегает легкая дрожь.
— Жаль, я не знала.
— Да, жаль… Я и не догадывался, что все могло сложиться по-другому.
— Все сложилось бы совсем по-другому, — заявляю я и чувствую, как меня накрывает волной раскаяния и грусти, вины и желания.
— Все еще может сложиться по-другому. — Лео нежно гладит меня по щеке и смотрит мне в глаза.
— Лео, я замужем, — говорю я и отстраняюсь, думая об Энди, о наших брачных обетах. Я ведь действительно люблю его, даже несмотря на то, что мне не все нравится в нашей семейной жизни. И несмотря на то, что сейчас я сижу на этой скамейке с Лео.
Лео ослабляет объятия и говорит:
— Я все понимаю, но…
— Что «но»? — спрашиваю я, устав от всех этих недоговоренностей и загадок.
— Но я ничего не могу с собой поделать, я хочу быть с тобой.
— Сегодня? Этой ночью? — растерянно спрашиваю я.
— И сегодня, и завтра, и послезавтра.
Вдыхаю аромат его кожи и произношу его имя, сама не понимая, сопротивляюсь ли я еще или уже сдалась.
Лео смотрит мне в глаза, касается моих губ и тихо говорит:
— Я люблю тебя.
