Я делаю глубокий вдох и стараюсь сохранять спокойствие, когда Ким ластится к нему, показывает, где он может помыть посуду, и даже дарит ему один из своих зеленых фартуков, который имели честь носить только Сесилия и Кириан.
У нее даже хватает смелости шепнуть мне:
— Может, хватит корчить рожи и быть немного понятливее?
После того, как я переодеваюсь и сажусь напротив их рабочего места на кухне, глядя на этого ублюдка.
Он не понимает намека на то, чтобы отвалить, и очень серьезно относится к своей работе в качестве су-шефа Ким.
— Папа. — Моя дочь касается моей руки, заставляя меня переключить внимание с будущего бывшего парня на нее. Она сидит рядом со мной на уютной кухонной скамейке, так как ее мама сочла меня бесполезным. Или, может быть, она отправила ее с миссией присматривать за мной, чтобы я не затеял какое-нибудь смешное дело. — Разве ты не смотришь экономические новости в это время?
— Я могу посмотреть новости позже. — Я беру ее руку в свою так, что мы оказываемся лицом друг к другу. — Милая пчелка, ты ведь знаешь, что можешь сказать мне, если он тебя обидел? Он шантажирует тебя? Принуждает тебя к чему-то? Я хорошо знаю таких мальчиков, как он. Они маленькие засранцы, облеченные в изысканный шарм, и будь я проклят, если позволю ему играть с тобой.
Ее глаза переходят на него, и они расширяются, становятся ярче и взрываются радугой чертовых цветов, от которых у меня в груди все горит. Она смотрит на него так, как ее мать иногда смотрит на меня, и я знаю, потому что искал такое выражение в ее глазах годами. Когда она была с Джоном, или когда я думал, что она влюбилась в этого Лэндона — слава богу, это была ложная тревога. Капитан Леви — мой друг, но его сын должен был оказаться в психиатрической клинике вместе с сыном Эйдена, Илаем, с момента их рождения.
Дело в том, что впервые она смотрела на кого-то вот так, с теплотой и обожанием. Даже с уважением.
Не слишком ли поздно осуществить мой план Б, который заключается в том, чтобы убить этого ублюдка во сне, спрятать его тело и притвориться, что он ушел посреди ночи?
— Он не играет со мной, папа. — Сесилия наконец-то смотрит на меня, на этот раз с румянцем на щеках. — Кроме того, ты воспитал меня лучше. Я бы никому не позволила высмеивать меня или наступать на мою гордость.
— Это моя девочка. — Хотя мне чертовски неприятна перспектива того, что все то дерьмо, которое у нее есть с ее будущим бывшим парнем, на самом деле реально и может быть неостановимым. — У тебя все еще может быть кто-то лучше, чем он.
Не иметь никого вообще было бы гораздо предпочтительнее, но я могу попытаться терпеть кого-то, кроме этого наглого инструмента.
Кого я обманываю? Я не буду. Но я могу убедить ее и ее мать, что смогу. При определенных обстоятельствах.
— Джереми делает меня лучшей версией себя. Он заботится о моем благополучии, следит, чтобы мой комфорт был превыше его, построил мне книжную полку в своем доме и заполнил ее моими мангами, и даже разрешает мне спать у него на коленях. Так что нет, я не хочу кого-то лучше.
— Подожди. Вернись назад. Он разрешает тебе спать у него на коленях, то есть ты проводишь с ним ночи. В смысле, с ним?
Ее лицо окрашивается в насыщенный красный цвет, и в моей груди поднимается тошнота. Мысли о том, что моя маленькая девочка уже настолько выросла, что занимается подобными вещами, достаточно, чтобы у меня начался кризис среднего возраста.
Да, я думала об этом моменте бесчисленное количество раз с момента ее рождения, но реальность — это совсем другой зверь.
Вот и все. Я убью этого ублюдка.
Сесилия открывает рот, и я поднимаю руку.
— Не отвечай на этот вопрос.
Моя дочь обхватывает меня за талию и кладет подбородок мне на плечо, как будто зная, через какое именно потрясение я сейчас прохожу.
— Я знаю, что тебе трудно это принять, но для меня это будет много значить, если ты это сделаешь. — Она утыкается носом в мое плечо.
Несмотря ни на что, ты всегда будешь моим героем номер один. Никто никогда не займет твое место, папа.
Я стону, когда она хлопает на меня ресницами. Клянусь, она делает это специально, точно зная, что я скорее выпотрошу себя, чем причиню ей боль.
Поэтому, несмотря на свои планы убийства, я заставляю себя не смотреть на этого ублюдка слишком много. По крайней мере, не тогда, когда Ким и Сесилия смотрят.
К тому времени, когда мы садимся ужинать, я уже остыл. Но лишь немного и ровно настолько, чтобы сменить тактику, чтобы стряхнуть вредителя и убрать розовый бинокль, в который на него смотрит моя жена.
Я откусываю от своего стейка и смотрю на него. Я убедился, что моя жена и дочь находятся справа от меня, а он один слева.
— Сколько тебе лет, Джереми?
— Двадцать четыре.
— А ты не слишком стар для университета?
— Он заканчивает магистратуру и получает степень доктора философии, папа. — Отвечает от его имени Сесилия. — Как Илай.
Я не разрываю с ним зрительного контакта.
— Что ты изучаешь?
— Бизнес.
— Что ты планируешь делать после университета?
— Займусь семейным бизнесом.
— Каким?
Незаметно, но я чувствую, как напрягается поза Сесили рядом с матерью, прежде чем она телепортируется ко мне.
— Хочешь вина?
— Я не пью, помнишь?
— Ах, да. Извини.
Я сужаю на нее глаза, и она опускает голову. Что-то тут нечисто. Сесилия знает, что я бросил пить задолго до ее рождения. В прошлом я иногда выпивал, по особым случаям и только тогда, когда моя жена держала меня за руку, но много лет назад я совсем перестал пить.
Мое внимание падает на Джереми, который носит свое пустое выражение лица, как вторую кожу.
— Так что ты сказал, какой твой семейный бизнес?
— Я так и не сказал.
— Тогда продолжай. Продолжай.
— Мой отец — один из крупнейших акционеров корпорации. У нас бесчисленное количество дочерних компаний во всех областях, включая, но не ограничиваясь, импорт и экспорт, электронику, медицинские исследования, автомобили и инвестиции.
Сесили медленно расслабляется, а Ким улыбается.
— Звучит грандиозно
— Так и есть. Как наследник моего отца, я должен принять на себя эти обязанности скорее раньше, чем позже.
— Но ты еще так молод, — говорит Ким. — Разве ты не хочешь сначала прожить свою жизнь?
— Возраст — просто цифра. Я был готов к этой роли с самого детства.
Моя жена гладит руку нашей дочери.
— Сеси тоже с детства хотела заниматься психологией. Она говорила, что хочет уметь правильно выслушать тех, кого никто не слушает, и суметь дать им помощь, в которой они нуждаются, но не знают, как попросить. Думаю, ответственность — это то, что вас обоих объединяет.
— Я знаю. — Он смотрит на мою дочь, глаза которой блестят от слов матери. — Она выслушала меня так, как никто другой.
Сесилия поднимает голову, и они сохраняют зрительный контакт в течение отвратительного количества времени, прежде чем я хлопнул стаканом с водой по столу.
— Ты просто бесстыдно эксплуатируешь мою дочь, не так ли?
— Папа! — Сесилия укоряет меня с умоляющим взглядом, а Ким гладит тыльную сторону моей руки, без слов прося меня перестать быть засранцем.
Дело в том, что эти двое слишком хорошо знают, что я не могу им отказать.
Даже если они просят меня о невозможном.
Поэтому я стараюсь свести свои язвительные замечания к минимуму, наблюдая, как он без труда околдовывает моих девочек.
Я собираюсь разоблачить этого психопата, чтобы они увидели его истинную сущность, даже если это будет последнее, что я сделаю.
После ужина они проводят его по дому, играют в настольную игру. Он не только тонко проигрывает, как какой-то рыцарский ублюдок, но и приветствует и отвечает на любые вопросы Ким.
Моя жена официально потеряла дар речи, когда дело касается этого Джереми. Может, он принес с собой талисман и подмешал его в ее напиток?
Это единственное объяснение, почему она его обожает, хотя она никогда не была большой поклонницей отношений Сесилии.
