У себя в доме номер один Филипп брился во второй раз за день. Выскребая себе щеку, он вдруг замер с поднятой бритвой. Ему чегото недоставало. Шум, подумал он. Шум исчез. Впервые за несколько месяцев.
Он возобновил бритье. Брызгая на лицо водой, он почувствовал угрызения совести: както нехорошо заводить шашни за спиной у Лолы. Чувство вины сменилось раздражением: он вправе поступать как захочет, ведь они не женаты. Он просто ей помогает, предоставил ей приют, пока она не разберется в своем положении.
Проходя через гостиную, он обратил внимание на разбросанные по дивану Лолины журналы. Он взял в руки Brides, потом Modern Bride, Elegant Bride. Сплошь журналы про невест! Придется с ней поговорить, внести в их отношения ясность. Он не позволит, чтобы его принудили выполнить обещание, которое он не сможет сдержать. Приняв это решение, он отнес журналы на кухню и отправил их в люк мусоросжигателя, хотя бросать туда бумагу не позволяли правила дома.
После этого он спустился на лифте на девятый этаж.
— Вот и ты! — приветствовала его Шиффер Даймонд. — Здравствуй!
— Здравствуй! — откликнулся Филипп.
Она оделась непритязательно: джинсы, полосатая кофточка, босоножки. Она сохранила способность элегантно выглядеть в любом облачении. Невольно сравнив ее с Лолой, он понял, что сравнение получается в пользу Шиффер.
Шиффер притянула его голову и поцеловала.
— Давно не виделись, Окленд.
— Давно, — согласился он, входя и оглядываясь. — Но квартира, как я погляжу, совершенно не изменилась.
— Я этим не занималась. Времени не было.
Филипп побрел в гостиную и там уселся. У него было чудесное ощущение, что он дома, он снова чувствовал себя молодым, словно и не было всех этих лет. Он взял фотографию: они с Шиффер в Аспене в 1991 году.
— Невероятно! Ты все еще это хранишь! — воскликнул он.
— Здесь останавливается время. Боже, мы тогда были еще совсем детьми! — Она подошла, чтобы вместе с ним разглядеть снимок. — Но прекрасно смотрелись вместе.
Филипп кивнул, пораженный тем, какими счастливыми они кажутся на фотографии. Он давно не чувствовал себя таким счастливым.
— Что же произошло?
— Мы постарели, вот и все, — бросила она через плечо, удаляясь на кухню. Она выполняла свое обещание — готовила ему ужин.
— Говори за себя, — буркнул он ей вслед. — Я еще не старый.
Она высунулась в дверь:
— Старый, старый! Тебе пора это осознать.
— А тебе? — Он присоединился к ней в кухне, где она фаршировала курицу луком и лимоном, устроился на высоком табурете, на котором столько раз сиживал прежде, и стал, попивая красное вино, любоваться, как она колдует над фирменным блюдом — жареной курицей. Среди ее других фирменных блюд числились также чили с картофельным салатом, летом она варила моллюсков и омаров, но ее жареная курица осталась для него легендарным лакомством. В первое же воскресенье, которое они провели вместе — сколько лет минуло с тех пор! — она заявила, что зажарит цыпленка в крохотной духовке, в кухоньке гостиничного номера. Когда он подтрунивал над ней изза этого, утверждая, что эмансипированной женщине стряпать противопоказано, она парировала: «Даже дуре неплохо бы уметь приготовить себе чтонибудь вкусненькое!»
Сейчас, задвинув противень с курицей в духовку, она сказала:
— Я никогда не вру про свой возраст. Разница между нами в том, что я не боюсь стареть.
— Я тоже не боюсь, — запротестовал он.
— Конечно, боишься!
— С чего ты взяла? Потому что я с Лолой?
— Не только. — Она перешла в гостиную, положила полено в камин, зажгла длинную спичку и дала ей разгореться. — Все в тебе кричит об этом, Филипп. Все твое поведение.
— Может, я бы таким не был, если бы вел рейтинговое телешоу, — подразнил он ее.
— Почему бы тебе тоже этим не заняться? Почему бы не начать снова писать книги? У тебя за шесть лет не вышло ни одной.
— Чтото вот здесь мешает. — Он указал на голову.
— Ерунда! — отрезала она, зажигая камин. — Просто ты напуган. Раньше ты был другим. Чем ты теперь занят? Пишешь сценарии всяких дурацких фильмов. Даже названия повторять стыдно!
— Я написал сценарий про Марию Кровавую. Фильму сопутствовал успех, — попытался он оправдаться.
— Это «мыло», Филипп. Еще одна отговорка! Ни малейшей связи с реальной жизнью.
— Что плохого в эскапизме?
Она покачала головой:
— Всю жизнь ты живешь в одной и той же квартире. Не можешь измениться, сместиться в сторону даже на дюйм. И при этом какимто образом умудряешься все время убегать!
— Кажется, сейчас я здесь? — Ему казалось, что они уже много лет ведут один и тот же разговор.
— Это потому, что тебе необходимо отдохнуть от Лолы. Притвориться, что тебе есть куда деваться, если ничего не выйдет. Не выйдет, можешь не сомневаться! Где ты тогда будешь?
— Ты действительно так думаешь? — удивился он. — Что я здесь для того, чтобы спрятаться от Лолы?
— Не знаю.
— Я здесь не для этого, — заверил он ее.
Проходя мимо Филиппа, она шаловливо потрепала его волосы.
— Тогда для чего?
Он схватил ее за руку, но она высвободилась.
— Не надоедай мне своими речами о том, что можно любить человека, но не находить возможности быть с ним вместе, — предупредила она.
— А если так оно и есть?
— Полная чушь! — бросила она. — Годится только для слабаков и для людей, не знающих вдохновения. Куда подевалась твоя страсть, Филипп?
Он закатил глаза. Вечно она вот так его будоражила, заставляла почувствовать силу и бессилие одновременно. Хотя разве не в этом суть отношений?
— Ничего не получится, — предупредил он ее.
— Ты о своем мужском приспособлении? — весело спросила Шиффер, снова направляясь в кухню, проверить готовность курицы.
— О нас, — сказал он ей из двери. — Мы попробуем, но у нас не получится. Опять.
— Ну и?.. — Она открыла духовку.
Она так же не уверена, как и он, подумал Филипп.
— Ты действительно туда хочешь — снова? — спросил он.
— Господи! — воскликнула она, обмахивая лицо прихваткой. — Мне надоело тебя уговаривать. Почему бы тебе самому не принять честное, достойное решение?
— Вот видишь, — произнес он, заходя ей за спину, — вечно ты актерствуешь! Никогда не задумывалась, как бы все сложилось, если бы ты перестала воображать себя на сцене?
— Я не воображаю.
— Воображаешь. Постоянно.
Она бросила рукавицу на стол и, захлопнув дверцу, повернулась к нему.
— Ты прав. — Она смотрела ему прямо в глаза. — Я всегда играю роль. Это моя самозащита. Она есть у большинства людей. Однако я изменилась.
