Она бросила рукавицу на стол и, захлопнув дверцу, повернулась к нему.
— Ты прав. — Она смотрела ему прямо в глаза. — Я всегда играю роль. Это моя самозащита. Она есть у большинства людей. Однако я изменилась.
— Изменилась, говоришь? — изумленно переспросил Филипп.
— Ты не согласен?
— Я не знаю, — сказал Филипп. — Давай узнаем? — Он притянул Шиффер к себе и стал нежно целовать ее затылок.
— Прекрати! — потребовала она, отмахиваясь.
— Почему?
— Ладно, не прекращай, — согласилась Шиффер. — Давай займемся сексом, раз ничего больше не остается. А потом станем прежними.
— Возможно, я не захочу вернуться назад, — предостерег он ее.
— Захочешь. Так всегда бывает.
Она первой вбежала в спальню и стянула с себя кофточку. Ее маленькие округлые груди, всегда сводившие его с ума, ничуть не изменились. Он разделся до трусов.
— Помнишь наш фокус? — спросила она.
— Какой такой фокус?
— Мы дурачились: ты, лежа на спине, задирал ноги, я ложилась сверху на живот и делала вид, что лечу.
— Тебе правда этого хочется?
— Не тяни время! — И она повалила его на спину.
Какоето мгновение она парила над ним, раскинув руки, потом его ноги задрожали и согнулись, и она с хохотом рухнула на него. Его тоже развеселила эта милая жалость, уже очень давно он не смеялся с таким удовольствием. До чего же все просто! Он вспомнил, как они проводили вместе час за часом, вот так резвясь в кровати, придумывая всякие сумасшедшие словечки и игры. Этого им вполне хватало.
Она села, убрала с лица волосы. «Начинается, — подумал Филипп. — Опять я в нее влюбляюсь». Он уложил ее, навалился сверху.
— Я все еще могу тебя любить.
— Разве эта реплика произносится не после секса? — пробормотала она.
— Я произношу ее до.
Они синхронно избавились от оставшейся одежды. Она погладила его член, оценивая качество эрекции.
— Я хочу почувствовать тебя у себя внутри, — сказала она.
Он вошел в нее. Они замерли на мгновение. Потом она со вздохом запрокинула голову:
— Давай!
Он начал двигаться, проникая все глубже. Им не пришлось приноравливаться друг к другу, единение получилось немедленным и полным. У нее начался оргазм, она дала себе волю и закричала, он тоже кончил. Через пятнадцать минут, когда все завершилось, они посмотрели друг на друга с восторженным ужасом.
— Потрясающе! — тихо сказал он.
Она выскользнула изпод него и, сев на краю кровати, обернулась. Потом упала, положила голову ему на грудь.
— Что дальше?
— Не знаю, — прошептал он.
— Может, мы напрасно это сделали?
— Почему? Ты опять сбежишь? — испуганно спросил Филипп.
Он встал и направился в ванную.
— Нет, — сказала она, садясь. Последовав за ним, она, сложив на груди руки, наблюдала, как он мочится. — Самто ты что собираешься делать?
— Я не знаю.
— Хочешь есть?
— Очень, — отозвался он.
— Это хорошо. Мне до смерти хотелось рассказать тебе про нашего нового режиссера. Он все время молчит, только жестикулирует. Поэтому я прозвала его «Бела Лугоши».
Филипп откупорил бутылку «шираза», уселся на высокий табурет и стал ею любоваться, потягивая вино. Его снова охватило чувство довольства, от которого замирало время. В эту минуту в кухне были только он и она, остального мира вообще не существовало. Он подумал, что всегда был здесь — и всегда будет. Он принял решение.
— Я скажу Лоле, что все кончено, — объявил он.
Балет завершился в начале двенадцатого, так что Лола и Инид вернулись на Пятую авеню только к полуночи. Лола смертельно устала, зато Инид сохранила всю свою энергию, хотя упорно висела на Лоле, как будто не обошлась бы без подпорки. В середине представления она попросила Лолу забрать у нее сумочку, якобы чересчур тяжелую. Сумочка из крокодиловой кожи действительно весила все пять фунтов, и Лоле пришлось весь вечер только и делать, что выуживать из сумки Инид то очки, то помаду, то пудру. Когда старуха в третий раз потребовала пудреницу, до Лолы дошло: она хочет ее позлить. Иначе зачем еще так часто вспоминать о своей косметике?
Но потом, проезжая по Пятой авеню в такси на пути к славному дому номер один, Лола пришла к выводу, что не напрасно потратила этот вечер. На тринадцатом этаже она нашла в сумке ключи Инид, отперла дверь и отдала сумку владелице. Инид отблагодарила ее поцелуем в щеку — никогда еще она не делала ничего подобного.
— Спокойной ночи, милая, — сказала она. — Я чудесно провела время. До завтра!
— У нас есть планы на завтра? — удивилась Лола.
— Нет, но теперь, когда вы живете с Филиппом, нам не нужны планы. Я просто к вам постучусь. Может быть, мы пойдем гулять.
«Отлично!» — со злостью подумала Лола, входя в квартиру Филиппа. На завтра обещали минусовую температуру.
— Филипп? — позвала она.
Не получив ответа, Лола заглянула в каждую комнату, но Филиппа не обнаружила. Куда он подевался? Она позвонила ему на мобильный и услышала, как мобильный откликается в кабинете. Наверное, Филипп вышел купить чегонибудь вкусненького и вотвот вернется. Лола села на диван, сбросила туфли и задвинула их под кофейный столик. Час от часу не легче! Куда запропастились ее свадебные журналы?
Она нахмурилась, встала и начала искать свои журналы. В одном из них рекламировалось особенно привлекательное платьице — расшитое бисером, без лямок, с длинным шлейфом (на ходу он развевается, а когда стоишь, элегантно обвивает ноги). Если журнал пропал, не видать ей этого платья, ведь не все страницы свадебных изданий дублируются в Интернете: это делается специально, чтобы невесты тратили деньги на журналы. Она поискала сначала в кухне, потом в кабинете Филиппа и пришла к выводу, что он случайно все выбросил. Придется сделать ему выговор: пусть учится аккуратно обращаться с ее вещами. Вернувшись в кухню, она вылила в бокал остатки белого вина, потом открыла люк мусоропровода, чтобы выбросить бутылку. Филипп несколько раз говорил ей не выбрасывать туда бутылки, но она отказывалась слушаться. Раскладывать мусор по категориям — ужасная возня, к тому же совершенно бесполезная. Планету уже изуродовали предыдущие поколения.
В узком жерле застрял один из ее журналов. Она брезгливо вытащила его и швырнула на стол. Значит, Филипп выбросил ее журналы намеренно. Что он хотел этим сказать?
Лола отнесла бокал с вином в ванную и открыла кран. Она считала, что Филипп намерен на ней жениться, — а почему бы и нет? Понятно, его пришлось бы к этому подталкивать. То, что она говорила про Филиппа Джеймсу Гучу, было враньем: при необходимости она была готова сама волочить Филиппа к алтарю. Всем известно, что мужчин приходится силой приводить в церковь, но им только того и надо, потом они испытывают благодарность. Если бы пришлось, она бы даже забеременела. Знаменитости всегда сначала беременеют, а потом выходят замуж, и потом, ее малыша можно было бы нарядить и нести по проходу в церкви в корзиночке — какая прелесть!
